Мир на Востоке

Он вспомнил Колю, его адрес: Новокузнецк, еще недавно именовавшийся Сталинском, улица Металлургов. Наверняка Коля в курсе происходящих здесь событий, тем более ему будет интересно узнать кой-какие подробности от очевидца. Сегодня же он и напишет, прямо из казармы, благо переводчик, Ахим, под рукой. Он стал обдумывать текст письма… Знаешь, Коля, Берлин был чем-то вроде проходной комнаты с открытыми настежь дверями. Представь, даже в собственной постели нет покоя, к примеру, только собрался обнять жену и вдруг видишь, как возле тебя возник совершенно незнакомый тебе человек, смотрит, ухмыляется, и откуда тебе знать, что у него на уме — может, он зарезать тебя хочет… Такое положение дел вполне устраивало наших врагов. И тогда мы попросту закрыли нашу квартиру, надежно заперли все двери, и теперь в своих четырех стенах я могу делать все, что вздумается, не опасаясь, что в любую минуту кто-то может ко мне вломиться…

Тревожная тишина ночи днем вновь сменялась истеричными воплями, несшимися с той стороны. Эриха не всегда ставили на Потсдамскую площадь, но, когда ему случалось дежурить здесь, это было сущее наказание. Здесь разыгрывались такие сцены, что даже он при всем своем хладнокровии не раз чувствовал, что вот-вот у него сдадут нервы. Дело было даже не в хулиганах — эти мигом испарялись, стоило ему навести на них автомат. Куда труднее было давать отпор… бабам, тоже старавшимся подлить масла в огонь и порой не стеснявшимся в средствах.

— О, как я хочу коммуниста! Иди ко мне, мой сладкий, переспать с красным — для меня дело чести.

Жгучая брюнетка с фигурой как у тех натурщиц, что красовались на обложках порнографических журналов, летевших через границу вместе с прочей идеологической отравой, прохаживалась перед Эрихом. Судя по ее загару, она только недавно вернулась с курорта. Раздевшись до купальника, она затем сняла и бюстгальтер, обнажив белые груди, выделявшиеся на черном теле.

— Ну что, рыженький, пойдешь со мной? Для тебя я исполню еще кое-что сверх программы. И бесплатно! Ну, давай же, иди!

В толпе хохот, подбадривающие крики.

Тут девица разошлась пуще прежнего: покачивая задом, стала выделывать непристойные движения. Порядком обескураженный, Эрих подумал: не дай бог она еще и трусики сбросит. Вот бы Ахим запустил через усилитель какую-нибудь музыку, да желательно погромче, чтоб не слышать хотя бы текстов этой шлюхи. Но как на грех звукомобиля нигде не было видно, точно агитаторы дезертировали с передовой. Эрих понял, что надеяться, кроме как на себя, ему не на кого.

— Вот что, дорогая, — сказал он, и голос его окреп. — Шла бы ты домой. Да не забудь, как придешь, зубы почистить. А то из твоего рта такие помои льются, что меня, ей-богу, сейчас вытошнит.

Он сплюнул.

Однако, когда день спустя к границе подкатила целая кавалькада сверкающих лаком лимузинов, в сопровождении так же надраенных до блеска полицейских автомобилей и из одного из лимузинов вышел престарелый господин, громкоговорящая установка была на месте — будто она тоже сопровождала важного визитера, но только по эту сторону стены. Тотчас на площадь выехало несколько бронетранспортеров, а бойцы рабочих дружин растянулись в цепь.

Сопровождаемый двумя молодыми, безукоризненно одетыми людьми, следовавшими по бокам от него на почтительном расстоянии, старик устремился к стене и замер в двух шагах от нее. Ветер шевелил его редкие волосы и раздувал светлый плащ. Отделенный от этого человека каким-нибудь десятком метров, Эрих отчетливо видел его морщинистое, дряблое лицо с тяжелыми мешками под глазами, — лицо, показавшееся ему почему-то знакомым. Позднее, когда в громкоговорителе-раздался голос Ахима, Эрих понял почему. Да, на газетных фотографиях, сильно подретушированных, человек этот выглядел куда привлекательнее, чем в жизни. Исторический момент, подумал Эрих, ты должен запомнить его во всех деталях.

— Мы приветствуем первого в истории Германии канцлера, презревшего единство немцев, — прогремел над площадью басок Ахима. — Или, может, это не так, господин Аденауэр?

«Науэр… науэр», — отозвалось эхо.

— Перелистаем страницы давнего и недавнего прошлого. Декабрь восемнадцатого года. Вы были тогда обер-бургомиетром Кёльна. Вот что дословно вы говорили французскому майору Даниэлю Берже: «Мы готовы отделиться от Пруссии… Я уполномочен просить вас сделать соответствующее предложение. Со своей стороны гарантирую полное сотрудничество». О чем шла речь? Уже в те годы вы выступали во главе сепаратистов, действовавших в интересах промышленных магнатов Вестфалии и Пфальца и пытавшихся основать под протекторатом Франции так называемую Рейнско-Вестфальскую республику… Между прочим, одним из ваших тогдашних компаньонов по этому неблаговидному делу был Теодор Хейс, до недавнего времени президент Боннского государства…

Лицо Аденауэра вытянулось. Он смущенно оглянулся по сторонам, видимо желая что-то пояснить своим спутникам, но голос Ахима, стократно усиленный динамиками, помешал ему.