Мир всем

От обиды Коля крепко сжал кулаки: и зачем только в Колпино приехала эта Антонина Сергеевна? Пусть бы лучше оставалась старая злющая учительница со скрипучим голосом и цепкими пальцами, больно трепавшими за уши. Уж за той, прежней училкой дядя Марк точно бы не побежал. Коля вспомнил удивлённые глаза дяди Марка, когда он увидел у них в доме Антонину Сергеевну, и слова, сказанные скороговоркой в адрес мамы:

— Машуля, я вернусь позже, я должен её догнать.

После хлопка входной двери мама немного помолчала, но её лицо вдруг стало жалким и горестным. Уронив руки на колени, она опустилась на стул и отчуждённо произнесла:

— Никому мы не нужны, сынок. Никому.

Коля подумал, что хорошо бы поймать крысу и подложить в учительский стол. Вот бы Антонина Сергеевна забегала и завизжала. И почему девчонки боятся крыс? Крыса и крыса, ничего особенного. Или, например, можно засыпать песок в чернильницу. Антонина Сергеевна сунет в чернильницу перо, чтобы поставить в дневник оценку, а ручка не пишет. Он хотел придумать что-нибудь похлеще, но ничего не придумывалось. Немного постояв, Коля боком выбрался из своего убежища и побрёл на берег Ижоры, чтобы набить карман нужным для мести песком.

* * *

Дождь, дождь, дождь. Он лил не переставая второй день, смывая с тротуара остатки снежной каши. Дождь окрасил город в серый защитный цвет, сумев подмешать к нему мутную белизну тумана с Невы и промозглую сырость. Зонтом я не обзавелась, но и дождя не боялась. В войну приходилось регулировать движение под любым ливнем, и зонтики не входили в комплект обмундирования. Зато выдавали плащ-палатки. Пожалев об отсутствии плаща, я вышла из трамвая навстречу непогоде и полной грудью вдохнула запах неповторимой, мокрой и любимой ленинградской весны. Текущие дела, работа, бесконечные воскресники, обходы учеников настолько загрузили график, что я смогла выбраться в Ленинград лишь в начале апреля и теперь медленно шла по улицам, стирая с лица холодные дождевые капли. Редкие пешеходы кутались в плащи и прятались под зонтики. Я подумала, что для одних весна это слякоть и нетерпеливое ожидание тепла, а для других радость от музыки капели за окнами и восторг от грохота ледохода на реке. А вороны! Они так остервенело драли глотки, что становилось понятно — весна уже не может задержаться в пути и вот-вот её зелёные руки мягко обнимут холодный стылый город.

Я не стала заезжать на старую квартиру, а сразу, как сошла с пригородного поезда, села на трамвай в сторону Петроградской стороны, чтобы наконец сделать то, к чему стремилась душа — посетить Князь-Владимирский собор, где меня увидела наша ученица и пожаловалась директору. Теперь тот поворот судьбы казался бесконечно далёким и уже не вызывал ни обиды, ни возмущения, ни чувства потери. Жизнь — как дорога: то с ровным полотном, то с ямами и поворотами — едешь и не знаешь, что покажется вдали у горизонта.

По мере приближения к собору моё волнение увеличивалось. Я не знала, с чем прийти к Богу, ведь за потоком ежедневной суеты я иногда даже не вспоминала о Нём. Наверное, это всё равно что прийти на экзамен неподготовленной и надеяться на счастливый билет. Суть в том, что счастливый билет в один конец даётся каждому, но мы, глупые и самонадеянные, предпочитаем упрямо полагаться на собственные шпаргалки. Может быть, Колпино и есть мой счастливый билет, который я по дурости едва не выбросила? Я улыбнулась, чувствуя нарастающую радость.

Малые купола Князь-Владимирского собора уже успели очистить от маскировочной краски, и они светлыми пятнами выделялись на фоне свинцового неба.

Я остановилась на набережной и вдруг услышала:

— Тоня! Тонечка!

— Рая!

За то время, что мы не виделись, она немного похудела, и из её глаз исчезла детская наивность. Нежный румянец щёк подчёркивали густые ресницы, порхавшие вокруг глаз чёрными бабочками.

Мы бросились навстречу друг к другу и обнялись.

— Тоня, ты как здесь?

— Рая, ты как здесь? — спросили мы одновременно и рассмеялись.

Рая тоже стояла без зонта. Я схватила её за руку и потянула в парадную дома на углу Большого проспекта. Разбрызгивая лужи на мостовой, мы добежали до гулкого пустого подъезда и сели на широкий подоконник между этажами.

— Я теперь часто прихожу сюда, с твоей лёгкой руки, — сказала Рая. Её шапочка совсем промокла. Она стянула её с головы, рассыпая по плечам волосы. — Сначала я, как и ты, сходила на Новодевичье кладбище, к могиле генеральши Вершининой и там поняла, что надо ходить в церковь, как бы ни было страшно и опасно.

— Рая, какая ты смелая! — Я прикоснулась к её холодным пальцам, которыми она сжимала шапочку.

— Да что ты, Тоня, я трусиха. Просто есть ситуации, когда нельзя отступить, иначе перестанешь себя уважать. Понимаешь? Наверное, так происходит в бою.

Голос Раи звучал спокойно и уверенно, как голос человека, раз и навсегда принявшего решение выстоять до конца.

— А не боишься, что тебя тоже выгонят с работы? Меня ведь выгнали!

Она усмехнулась: