Часть мебели в библиотеке была передвинута. Тетя Корделия ожидала их, восседая в большом кресле с подлокотниками – как бы случайно походящем на трон. По левую и правую руку от нее стояло два кресла поменьше, развернутые лицом друг к другу. В одном из них сидел Марк, одетый в свой лучший черный костюм, выбритый и причесанный, в точности как он выглядел на этом злополучном майлзовом ужине. При появлении Куделок он вскочил на ноги и замер в чем-то похожем на неловкую стойку «смирно», явно не в силах решить, что будет хуже – радушно кивнуть или не делать ничего. В качестве компромисса он застыл на месте, словно чучело.
Напротив тети Корделии располагался совсем новый предмет мебелировки. Ну,
– А, вот и вы все, – радостно произнесла тетя Корделия. Она махнула рукой в сторону второго кресла. – Карин, почему бы тебе не сесть вот здесь. – Карин метнулась куда ей было указано и вцепилась в подлокотники. Марк вновь устроился на краешке собственного кресла и с тревогой смотрел за ней. Указательный палец тети Корделии поднялся, словно самонаводящееся орудие в поиске цели, и указал сперва на родителей Карин, а затем на старый диванчик. – Ку и Дру, вы сядете
Оба с необъяснимой тревогой уставились на безобидный образчик старой мебели.
– О, – набрал воздуха в грудь коммодор. – о, Корделия, это нечестная драка… – он попытался развернуться в сторону выхода, но его резко остановила сомкнувшаяся у него на запястье, словно тиски, рука жены.
Взгляд графини сделался пронзительней. Голосом, какой Карин редко слышала от нее прежде, она повторила: –
Родители осели на диван, словно сложились пополам.
– Ну вот, – удовлетворенно улыбнувшись, графиня откинулась на спинку кресла.
Повисло долгое молчание. Карин слышала, как тикают старомодные механические часы, висящие за дверью в передней. Марк кинул на нее молящий взгляд:
Ее отец трижды устраивал возле себя трость-клинок, уронил ее на ковер и наконец подгреб ее снова к себе каблуком, да так и оставил. Она видела, как заиграл желвак у него на челюсти, когда он стиснул зубы. Мать положила ногу на ногу, снова их вытянула, нахмурилась, принялась сперва разглядывать сквозь стеклянные двери обстановку соседней комнаты, потом свои руки, сплетенные на колене. Больше всего они напоминали двух виноватых подростков, застигнутых за… гм… По сути – двух виноватых подростков, застигнутых за занятием любовью на диванчике в гостиной. Ключи к разгадке в мыслях Карин так и посыпались вниз, беззвучно, словно перышки.
– Но, Корделия, – выпалила мама внезапно; со стороны это выглядело, словно она продолжила вести вслух прежний телепатический разговор, – мы хотим, чтобы наши дети поступали
– Но, Дру, – разумно заметила тетя Корделия, – мне кажется, ты получила то, что хочешь. Карин, без всякого сомнения, поступила куда лучше. Ее выбор и ее поступки были обдуманными и разумными во всех смыслах. И насколько я в состоянии заключить, она вообще не совершила ошибок.
Отец ткнул пальцем в сторону Марка, буркнув: – Вот…
Марк сгорбился, защитным жестом прикрыв руками живот. Графиня чуть нахмурилась; коммодор напряг челюсть.
Холодным голосом графиня сказала, – Про Марка мы поговорим чуть позже. А прямо сейчас позвольте обратить ваше внимание на то, насколько умна и образованна ваша дочь. Допускаю, она не столкнулась с теми же трудностями, что и вы – с попыткой построить свою жизнь в условиях эмоциональной изоляции и хаоса гражданской войны. Вы оба оплатили для нее лучшую, более светлую судьбу и вряд ли сожалеете об этом.
Коммодор пожал плечами, неохотно соглашаясь. Мама вздохнула в некоей «отрицательной ностальгии» – не в горячем желании вспомнить прошедшее, а с облегчением, что все это прошло.
– Давайте-ка возьмем один пример, не наугад, – продолжила графиня, – Карин, разве ты не поставила себе контрацептивный имплатант прежде, чем начать физические эксперименты?