Мировая революция. Воспоминания

В Италии затруднения были несколько больше. Мы, чехи, итальянцам были мало известны, а антиюгославянская пропаганда захватывала все большие круги. Штефаник и Бенеш усиленно работали в Италии, а я всюду, особенно же в России, встречался с итальянскими послами. В январе 1917 г. мы получили разрешение собрать всех чехов и словаков в одном лагере. Постоянно делались попытки формировать войско. Созданию войска помогло нам событие у Карцано в сентябре 1917 г. Там (на фронте в Тироле) офицер Пивко – словинец родом – устроил тайком переход своих солдат к итальянцам. Среди перебежчиков было значительное количество чехов. В Италии этот факт произвел впечатление и привлек к славянам симпатии; о карцанской «измене» писали венские газеты, а в парламенте интерпелировали немцы. Вскоре после Карцано в октябре был признан Национальный совет и было разрешено образование трудовых отрядов; карцанские перебежчики в большинстве остались на итальянском фронте и воевали в октябре 1917 г. на Монте-Цебио и у Азиаго. С февраля 1918 года начался набор среди пленных – проводил его Сихрава с Осуским, – и формирование войска было достигнуто. Первый договор между итальянским правительством и Национальным советом об организации чехословацкого войска в Италии заключил Штефаник с Орландо 21 апреля 1918 г.; за этим успехом последовали иные признания и договоры с итальянским правительством. Из легионеров, усиленно работавших в Италии, стали известны: Ян Чапек, Бедржих Гавлена, Франтишек Главачек, Иосиф Логай, Ян Боржил и др.; создание наших легионов в Италии большая заслуга Штефаника.

При таких условиях 8 апреля 1918 г. в Риме состоялся конгресс притесняемых австро-венгерских народностей; это был как раз день, когда я доехал до Токио. Какое он имел политическое значение, сейчас увидим.

Сведения, которые я получал об условиях жизни в Чехии и в Вене, были успокаивающие. После январского опровержения последовало уже упомянутое первое выступление депутатов в апреле, а главное – манифест писателей в мае; я в нем ощущал подталкивание депутатской политики, а политическое оживление весной 1917 г. я объяснял влиянием русской революции. Эта революция должна была ослабить монархизм и усилить республиканство. Подобным же образом благотворно действовала у нас и русская революция, наступившая после японской войны. Парламент, созванный впервые за время войны (30 мая 1917 г.), высказался в государственно правовом смысле еще за Австрию и Габсбургов, и была предложена программа федеративного государства, состоящего из национальных государств. Это провозглашение не принесло нам большого вреда, ибо рядом с очевидно платоническим признанием всей империи и династии выдвигается борьба за чешское государство и присоединение Словакии. Я думал, что теперь парламент вообще уже не мог вредить, скорее могло быть наоборот. Это было сейчас же видно по интерполяции социал-демократических депутатов о конфискации Стокгольмской резолюции и т. п.

Весьма важным, а для нас и выгодным было решение депутатов в Вене 23 июля; большинство, хотя и незначительное (3 голоса), отказалось принять участие в работах над изменением конституции. Если я не ошибаюсь, на это решение имели влияние иностранные сообщения Габрмана, привезенные им из Стокгольма. Д-р Рашин и д-р Крамарж были выпущены из тюрьмы; они не могли оставаться депутатами, но это было даже лучше, д-р Рашин мог всецело посвятить себя Праге и работе. Очень мне пригодилась интерпеляция немцев в парламенте (5 декабря 1917 г.) о нашей нелояльности: я узнал, что Чешский союз депутатов с конца сентября 1917 г. был в полном составе; я представлял себе это единение как доказательство того, что и наши сознают приближающийся решительный момент.

Декларация 6 января 1918 г. успокоила меня, несмотря на то что одобрение прежних заявлений означало принятие декларации при открытии парламента; однако при тогдашней неопределенности, этого за границей не понимали, тем более что остальное содержание соответствовало нашей заграничной программе. Мне эта неопределенность говорила, что исключительно габсбургская и австрийская политика встречает отпор в собственных рядах, а быть может, и среди большинства депутатов. Да, кроме того, и австрийский премьер, а позднее и министр иностранных дел подчеркнули «изменнический» характер декларации.

За крещенской декларацией последовало упомянутое личное нападение Чернина; это ему очень повредило в Англии и в Америке (личные нападки в этих землях давно уже исключены), а нам принесло пользу, особенно тем, что Чернин в раздражении обвинял народ в том, что он единомыслен со мной («такие Масарики есть и в пределах империи»).