Мировая революция. Воспоминания

О нас, находящихся за границей, дома теперь уже довольно знали; узнали наши и о Зборове; депутат Габрман, пленный Пшеничка и др. доставляли им обширные сведения, – я уж не ожидал никакого опровержения, несмотря на то что положение на французском фронте было более чем неприятное. Торжественная присяга 13 апреля многое предвещала, для меня особенно радостным было сообщение о первом сопротивлении словаков в Липтовском Св. Микулаше под руководством Шробара.

29 апреля мы пристали рано поутру к Виктории, а после обеда были в Ванкувере. Здесь я получил экстренную телеграмму из Владивостока о смерти Клецанды… Меня ожидал там Шелькинг, бывший чиновник петроградского министерства иностранных дел; своими сообщениями и советами он оказывал часто серьезную помощь нашим людям в Петрограде, когда мы выступали против политики Штюрмера и Протопопова. И вот снова споры о России, о причинах ее падения и перспективах.

В Ванкувер прибыли некоторые земляки как представители своих организаций (Босак от словаков), и Перглер, которого мои американские сограждане определили мне в секретари; об этом я узнал от нашей американской миссии в России; я телеграфировал ему в Токио, чтобы мы могли немедленно воспользоваться длинным путем из Ванкувера для работы. Перглер был у меня в течение всего моего пребывания в Америке и работал с большой энергией и прилежанием; он принял участие в нашем движении еще до моего приезда.

30 апреля я покинул Ванкувер и поехал через Канаду в Чикаго. Путешествие продолжалось без малого пять дней; более длительная была остановка в Сан-Пауле, где я встретился с некоторыми из наших соотечественников, которых я знал по прежним посещениям Америки.

В Чикаго я приехал 5 мая, и здесь начался новый фазис деятельности, начался он немедленно в большом масштабе.

В Чикаго земляки приготовили мне, по американскому обычаю, торжественную встречу. Чикаго после Праги было самым большим чешским городом, а также финансовым центром движения. Здесь был Штепина, которого я уже из Венеции начал бомбардировать письмами с просьбой о деньгах; д-р Фишер был во главе Национального союза; Войта Бенеш объезжал наши колонии и заботился об успехе наших сборов. Нашим удалось привлечь почти все Чикаго, не только славянские колонии, которые присоединились к нашим, но и американцев. От вокзала к гостинице растянулось огромное шествие, весь город утопал в наших и вообще славянских флагах. Начало было великолепное й стало примером для иных городов, где у нас были значительные чешские и словацкие колонии. Речи говорились на улице при шествии на чешском и английском языках. Потом начались малые и большие чешские и чешско-американские собрания. Я должен был вторично приехать (в конце мая) в Чикаго, чтобы устроить собрания для отдельных организаций; тогда-то я участвовал в собраниях и говорил речи в некоторых американских учреждениях, как-то: в университете, в главном чикагском клубе журналистов и т. д. В 1902 г. в Чикаго я читал в университете лекции и приобрел тогда среди чехов и американцев много друзей; теперешний президент м-р Джедсон весьма либерально мне помогал.

Позднее у меня были подобные приемы и собрания в Нью-Йорке, Бостоне, Балтиморе, Кливленде, Питсбурге и Вашингтоне. Всюду собрания и шествия устраивались так, что возбуждали интерес американцев; наши национальные костюмы, знамена, значки и художественно устроенные шествия очень нравились и поэтому обращали внимание на наше освободительное движение, которое таким образом проникало в самые широкие круги американских граждан. Я перед войной метал много громов против любителей парадов, – в Америке я убедился, что я перестарался, – я был все же профессором («педагогом») и недооценивал того, что хорошо устроенная процессия совсем не менее ценна, чем мнимо-сокрушительная политическая статья или речь в парламенте… Помню ясно, как во время процессии в Чикаго мне пришли на память слова знаменитого проповедника Спэрджена, который говорил, что стал бы на голову, если бы этим мог привлечь внимание к доброму делу, – если можно стоять вверх ногами в церкви, то почему же нельзя на улице?

В Америке, как и в других колониях, были вначале личные и политические споры; Америка была нейтральной, здесь действовали сильные немецкие, австрийские и венгерские влияния, а потому и в нашей колонии было недоверие к революционной деятельности и довольно часто встречались отдельные австрофилы. Но наше направление пробило брешь, и Национальный совет был с самого начала признан руководящим органом нашего движения. Были еще и теперь отдельные личности, защищавшие австрийскую ориентацию, но их уже не принимали в счет. Главные споры были уже ранее разрешены при помощи открытых дебатов. Афера Дюриха вызвала настоящее раздражение: об этом вопросе говорил на собраниях и в обществах Штефаник. Дюриха защищал Горкий. Афера была не из приятных, но политического вреда не принесла.