Миры и столкновенья Осипа Мандельштама

Подобным образом опишет себя Хлебников и в другом стихотворении:

Ты же, чей разум стекал,Как седой водопад,На пастушеский быт первой древности,Кого числам внималИ послушно скакалОчарованный гад в кольцах ревности.

‹…›

Кто череп, рожденный отцом,Буравчиком спокойно пробуравил

И в скважину надменно вставилРосистую ветку Млечного Пути,Чтоб щеголем в гости идти.В чьем черепе, точно стакане,Была росистая ветка черных небес,И звезды несут вдохновенные даниЕму, проницавшему полночи лес.

(II, 256)

Такие картины писал Павел Филонов, изображая человеческие лица, проступающие сквозь вязь улиц и зданий. Хлебников рисует автопортрет, собственное лицо, увиденное сквозь городской пейзаж:

Моя так разгадана книга лица:

На белом, на белом – два серые зня!За мною, как серая пигалица,Тоскует Москвы простыня.

На тоскующей простыне Москвы проступает лик поэта. Загадки серой пигалицы-столицы открываются в его глазницах. Как и Петербург, Москва – на живописном холсте, и в ней угадывается лицо. Почти сюрреалистическое щегольство поэта, который проделывает дырку в собственном черепе, чтобы вставить в нее ветку Млечного Пути, и отправляется в гости, несколько смущаясь подобной роли, останется совершенно непонятным, если не обратиться к Пушкину, – “родичу”, поэту, чья душа скитается, как голубь, и отражается в зеркале вод, “поет – моей души сестра”. В “Послании Дельвигу” Пушкин решает поведать “его готическую славу”:

Прими ж сей череп, Дельвиг, онПринадлежит тебе по праву.Обделай ты его, барон,Изделье гроба превратиВ увеселительную чашу…

‹…›

В пирах домашних воскрешай,Или как Гамлет-БаратынскийНад ним задумчиво мечтай…

(III, 28-29)

Поведанная Пушкиным история – веселый “макабрический” рассказ о том, как некий студент в Риге уговорил городского кистера похитить из фамильного склепа баронов Дельвигов скелет прадеда поэта. Посредине поэтического повествования Пушкин переходит на невольную прозу: “Я бы никак не осмелился оставить рифмы в эту поэтическую минуту, если бы твой прадед, коего гроб попался под руку студента, вздумал за себя вступиться, ‹…› погрозив ему костяным кулаком, ‹…› к несчастью похищенье совершилось благополучно. Студент по частям разобрал всего барона и набил карманы костями его. Возвратясь домой, он очень искусно связал их проволокою и таким образом составил себе скелет очень порядочный. Но вскоре молва о перенесении бароновых костей ‹…› разнеслася по городу. ‹…› Студент принужден был бежать из Риги, и как обстоятельства не позволяли ему брать с собою будущего, то, разобрав опять барона, раздарил он его своим друзьям” (III, 28).

“Будущий” – попутчик, которого вписывали в подорожную без указания имени, чтобы владелец подорожной мог подыскать себе соседа по почтовому экипажу позднее. Дорога из будетлянского будущего времени в пушкинское прошлое (но не прошедшее!) лежит согласно подорожной, куда Хлебников вписывает себя в качестве будущего Пушкина.

СТАЛИН И ТАРАС БУЛЬБА

Я все ищу вторую половину.На днях, надеюсь, дело будет в шляпе.

Быть может взглянете? – Близнец! “Близнец?”– Близнец. “И одиночка?” – Одиночка.

Михаил Кузмин

Когда Осип Мандельштам говорил, что взялся за свою оду Сталину “для высшей похвалы”, он не лукавил, что бы об этом не говорили ни тогда, ни потом. Никакого подвоха здесь не было.

Поэт начинает с одической схемы, расчерчивающей портрет:

Когда б я уголь взял для высшей похвалы –Для радости рисунка непреложной, –Я б воздух расчертил на хитрые углыИ осторожно и тревожно

(III, 112)