Миры и столкновенья Осипа Мандельштама

У Мандельштама все события переведены на язык визуальной образности. Художник-сын рисует портрет Отца. Внутри одического слова создается немотствующее пространство решительного объяснения. Сцена символической казни располагается в горизонте взаимного видения, единого со-бытия. Voir c’ est avoir, согласно поэтической формуле Беранже (“видеть значит обладать”).

Ось каламбура ЖЕЛЕЗО/ЖЕЛЕЗА обнаруживает родство сталинской власти и миндалевидной, с детской припухлой железкой, речью поэта. Миндалевидная железа – постоянный самообраз Мандельштама. Он остро ощущает, что “щитовидная железа” поэзии больна теми же болезнями, что и “родовое железо” власти, захлебывающееся в крови и отчаяньи. Поэт одноимен властителю – Иосиф! Поэтический орган внутренней секреции таит в себе не только болезнь, но и излечение. Поэзия – болезнь, пусть и высокая, но она же и лекарство. Она разом – и боль, и врач. На языке сталинской оды: “Художник, помоги тому, кто весь с тобой…”. Из стихотворения “Железо” (1935):

Железная правда – живой на зависть,Железен пестик, и железна завязь.И железой поэзия в железе,Слезящаяся в родовом разрезе.

(III, 96)

Первоначальный антагонизм железной правды и живой, но неправой плоти снимается образом железно-живого цветка. Удел истинной поэзии – быть железой в стальном теле власти. При таком выборе своего поэтического бытия в мире:

И пращуры нам больше не страшны:Они у нас в крови растворены.

(III, 91)

Вот почему предельное отчуждение от нового мира (“не чуя страны”) даже под угрозой гибели в “Оде” равно осевой близости этому миру выполненной клятвы: “И задыхаешься, почуяв мира близость”.

Уподобляя Гоголю, Жирмунский как-то назвал Мандельштама математическим фантастом. И верно.

АДМИРАЛТЕЙСКАЯ ИГЛА

I

Вернуться на родной фрегат!

Осип Мандельштам

О мандельштамовском стихотворении “Адмиралтейство” все прилежно воспроизводят ранний, 1922 года, вывод Н.П.Анциферова: “Вполне чистый образ города, свободный от всяких идей, настроений, фантазий передает один О.Мандельштам. В его чеканных строфах, посвященных Адмиралтейству, мы находим отклик на увлечение архитектурой ‹…› Спокойно торжество человеческого гения. Империалистический облик Петербурга выступает вновь, введенный без пафоса, но со спокойным приятием”. М.Л.Гаспаров уточняет: “Здесь преодоление времени переходит в преодоление пространства: раскрываются три измерения, открывается пятая стихия, не космическая, а рукотворная: красота”. Однако и “Петербургские строфы” и “Адмиралтейство” – стихи о попрании всяких человеческих правил, установлений природы и государственных законов. Пятая стихия – вовсе не красота, и чистой образностью здесь и не пахнет.

“Адмиралтейство” было впервые опубликовано в журнале “Аполлон” (1914, № 10). Сохранилось два беловых автографа (архивы Мандельштама и Лозинского). При публикации была отброшена пятая строфа и внесены некоторые изменения. Приведем текст белового автографа:

В столице северной томится пыльный тополь,Запутался в листве прозрачный циферблат,

И в темной зелени потерянный акропольНастроил мысль мою на величавый лад.Ладья воздушная и мачта-недотрога,Служа линейкою преемникам Петра,Он учит: красота – не воля полубога,А хищный глазомер простого столяра.Сердито лепятся капризные Медузы,Как плуги брошены, ржавеют якоря –И вот разорваны трех измерений узыИ открываются всесветные моря!

Нам четырех стихий приязненно господство,Но создал пятую свободный человек:Не отрицает ли пространства превосходствоСей целомудренно построенный ковчег?Живая линия меняется, как лебедь.Я с Музой зодчего беседую опять.Взор омывается, стихает жизни трепет:Мне все равно, когда и где существовать.

Май 1913 (I, 83-84)