Мы спустились вниз, и девушка повела нас по широкой, залитой лунным светом аллее, почти полностью перекрытой сверху лианами. Вроделикс шел рядом с ней, то и дело шипя и все больше нервничая, по мере того как мы приближались к разрушенным зданиям в дальнем конце аллеи.
— Бедный зверь, он еще помнит Восьминогих и Клыкастых,— сказала Иронель,— Они успели его напугать, прежде чем он их всех убил.
Она показала на высокое, почерневшее от плесени здание, возвышавшееся над завалами каменных обломков.
— Вроделиксу не нравится, что я иду туда. Но когда вы со мной, нам ничто не может угрожать.
— Государственный музей,— сказал Рузвельт. Он посмотрел на прибор у себя на запястье, но даже если показания о чем-то ему и говорили, он об этом промолчал.
Мы прошли через заросший травой вход, пересекли зал, стены и потолок которого были покрыты лианами, и поднялись по широкой изогнутой лестнице. Второй этаж оказался в лучшем состоянии - там стояли стеклянные витрины, покрытые пылью, но целые. На стенах висели старые картины, с которых смотрели тронутые плесенью лица незнакомцев в стоячих воротниках и шлемах с перьями, но их застывшие выражения казались скорее испуганными, нежели надменными. Мы прошли в следующий зал, где на полусгнивших манекенах с отсутствующим взглядом висели когда-то роскошные образцы военной формы, с высокими сапогами и плащами, отделанными съеденной молью тигровой шкурой. В затянутых паутиной витринах были выставлены изящные седла и потрепанные полковые флаги вместе с пиками, дуэльными пистолетами и фитильными мушкетами.
— А теперь закройте глаза,— сказала Иронель и взяла нас за руки.
Пальцы у нее были тонкие, холодные и мягкие. Она проследила, чтобы я выполнил ее распоряжение, затем повела нас на три ступеньки вверх, еще через один зал, вокруг каких-то препятствий, потом снова вниз. Мне уже начало становиться интересно, сколько может продолжаться это хождение вслепую, когда она вдруг остановилась и сказала:
— Откройте глаза!
Через окно с цветными стеклами струился лунный свет, падая на серый каменный пол перед алтарем со стройными колоннами, золотым куполом и серебряными подсвечниками. Внутри лежал отделанный серебром ковчег. Перед алтарем стоял каменный саркофаг с высеченной на нем фигурой крестоносца в доспехах, скрестившего руки на рукояти меча, который лежал на его груди, подобно распятию.
— Тебе нравится мое Прекрасное Место? — затаив дыхание, спросила Иронель.
— Да, оно очень нам нравится,— тихо ответил Рузвельт.— Не покажешь, где ты нашла тот камень?
— Здесь.— Иронель повернулась к окованному бронзой сундуку, стоявшему слева на деревянных козлах.
Рузвельт поднял крышку. Мягкий свет упал на кольца, браслеты и броши. Иронель подняла золотую цепочку и немного подержала ее в руке, потом бросила и взяла другую, серебряную, с покачивающимся на ней аметистом.
— Эта красивее,— сказала она.— Как думаешь, Питер?
— Намного красивее, моя дорогая.
Он посмотрел мимо нее, окидывая взглядом маленькую часовню, потом снова взглянул на прибор на запястье и направился к алтарю. Иронель вскрикнула и схватила его за руку.
— Питер, нет! Тебе нельзя к нему приближаться! Он улыбнулся, но улыбка его была скорее мрачной, чем умиротворенной.
— Все в порядке,— успокаивающе сказал он, стряхивая ее руку. — Я только хочу взглянуть.
— Питер, нельзя! Если до него дотронуться, будет очень плохо! Разве ты этого не чувствуешь?
Не слушая ее, он сделал еще шаг и остановился. Где-то вдалеке послышался грохот. Пол вздрогнул, и в окне треснуло стекло. Я встал рядом с ним.
— Вы здесь всего лишь гость,— сказал я.— Может, все-таки стоит подчиняться местным правилам?
Он бросил на меня взгляд, подобный молнии.
— Это только мне решать,— буркнул он и двинулся дальше.
Я схватил его за руку, твердую, словно дубовые перила. Он изо всех сил пытался освободиться, а я старался его удержать, и, похоже, силы были равны.
— Девушка говорит «нет», генерал,— сказал я. — Возможно, она права.
— Одумайтесь, Керлон,— все так же спокойно проговорил он.— Вспомните, зачем мы сюда пришли!
— Вы сами сказали, что равновесие неустойчиво,— не отступал я. — Так будьте осторожны, если не уверены в том, что делаете.