Мишкина каша

Насмешить может и какая-нибудь ошибка, описка или опечатка в слове, свидетельствующая о незнании, неумении, неграмотности писавшего, невежестве или рассеянности наборщика. Однако и в этих случаях ошибка не должна изменять слова до полной неузнаваемости, то есть бессмысленности. Действительный смысл слова должен сравнительно легко угадываться, иначе мы станем в тупик, будем испытывать уже не чувство комического осуждения, а чувство недоумения, которое всегда испытываем при встрече с чем-либо нелепым, необъяснимым, бессмысленным.

Точно так же нас не смешит и удивительное. Что удивительного в каком-нибудь глупом, трусливом или рассеянном поступке? Всё это недостатки, слишком часто встречающиеся, в общем, вполне понятные и вполне объяснимые с житейской точки зрения, чтобы быть в состоянии вызывать у кого бы то ни было удивление. Тем не менее мы над ними как раз и смеёмся. Наоборот, наше удивление скорее вызовет какой-нибудь исключительный геройский поступок, настоящая, необычная красота, может быть, даже что-нибудь страшное. Однако над всем этим мы не станем смеяться. Эмоция удивления вообще не совместима с эмоцией радости. Удивляющийся человек слишком занят усилиями постичь причину, вызвавшую его удивление, чтобы быть в состоянии всецело отдаться радости, которая требует полной ясности сознания, полного отсутствия каких-нибудь тревожащих сознание причин.

Ребёнок, впервые засмеявшийся над упавшим человеком, тоже не смеётся над чем-то нелепым, необъяснимым или удивительным. В позе упавшего для ребёнка в этот период нет ничего нелепого. Он сам только начинает более или менее твёрдо держаться на ногах, поэтому положение лёжа, сидя или на четвереньках для него самые привычные, самые естественные. Как мы уже говорили, ребёнок засмеётся только тогда, когда поймёт, когда объяснит себе, что, в сущности, произошло. Если на первый взгляд это явление удивило его, то лишь потому, что не было понято. Сделавшись понятным, оно стало смешным, но перестало быть удивительным.

Во всех случаях, когда комическое явление воспринимается вначале как непонятное, необъяснимое, бессмысленное, оно не смешит до тех пор, пока не станет понятным для нас, пока его смысл не будет разгадан нами. Таким образом, вопреки мнению Канта, может смешить не нечто, превращающееся в ничто, а наоборот, ничто, превращающееся в нечто. Ведь пока мы не понимаем явления, оно для нас — ничто, когда же мы уразумеваем его смысл, оно уже нечто, то есть нечто смешное, принадлежащее к разряду комических, осуждаемых смехом явлений, внушающих определённое переживание, эмоцию (чувство комического) и определённые мысли по своему адресу.

Точно так же мы можем сказать, что, вопреки мнению Дарвина, смех возникает не тогда, когда сильное возбуждение приятными чувствами прекращается, задерживается, а наоборот, когда это сильное возбуждение приятными чувствами (радостной эмоцией) нарождается, вспыхивает, начинается.

Ребёнок в описанном нами возрасте также не может иметь и чувства превосходства перед осмеиваемым. Это чувство ещё ему не по силам, так как слишком для него сложно. На первых порах он не умеет ещё говорить и мыслить как следует, не способен отделить себя от окружающего мира. Для того чтобы чувствовать своё превосходство, то есть ставить себя в своём мнении выше кого-нибудь, он должен ощущать себя как личность, сознавать своё «я». Но сознание своего «я» появится у ребёнка значительно позже, когда он начнёт осмысливать окружающую действительность и своё положение в ней, своё отношение к другим людям и их отношение к себе. Ребёнок гораздо раньше научится смеяться над некоторыми достойными осмеяния явлениями, нежели научится чувствовать своё превосходство над кем-нибудь. Со временем у него может начать появляться и чувство превосходства над осмеиваемым, потому что часто он будет смеяться над чьей-нибудь слабостью, неумением, неловкостью, и именно тогда, когда сам этой неловкости не совершит. Если так, то можно утверждать, что мы часто смеёмся не потому, что испытываем превосходство, а наоборот, испытываем превосходство потому, что смеёмся, да и то нужно сказать только тогда, когда имеем к тому основания. Мы можем, например, посмеяться над неловкими действиями неопытного пловца или конькобежца даже в том случае, если сами не умеем плавать или кататься на коньках, то есть вполне сознавая, что сами на их месте выглядели бы не менее смешно, и следовательно, не имея никаких оснований испытывать чувство превосходства по отношению к ним.