Мишкина каша

Это определение, как замечает Чернышевский, удовлетворительно объясняет все случаи, возбуждающие в нас чувство прекрасного. Исходя из этого определения, прекрасен, или красив (если говорить о физической красоте), будет хорошо сложённый человек, так как хорошее сложение свидетельствует о хорошей, здоровой жизни, о жизнеспособности, в то время как безобразие или уродливость — следствие болезни или пагубных случаев, угрожавших жизни, свидетельство неблагоприятных условий развития в детстве. Змея, скорпион, тарантул не кажутся нам прекрасными, потому что напоминают нам о смерти.

Чернышевский не соглашается также и с определением возвышенного, заключающемся в перевесе идеи над формой. Он пишет: «От перевеса идеи над образом (выражая ту же мысль обыкновенным языком: от превозможения силы, проявляющейся в предмете, над всеми стесняющими её силами, или в природе органической над законами организма её проявляющего) происходит безобразное или неопределённое… „Перевес идеи над формою“, говоря строго, относится к тому роду событий в мире нравственном и явлений в мире материальном, когда предмет разрушается от избытка собственных сил; неоспоримо, что эти явления часто имеют характер чрезвычайно возвышенный, но только тогда, когда сила, разрушающая сосуд, её заключающий, уже имеет характер возвышенности, или предмет, ею разрушаемый, уже кажется нам возвышенным… Когда Ниагарский водопад, сокрушив скалу, его образующую, уничтожится под напором собственных сил; когда Александр Македонский погибает от избытка собственной энергии, когда Рим падает под собственной тяжестью — это явления возвышенные; но потому, что Ниагарский водопад, Римская империя, личность Александра Македонского сами по себе принадлежат области возвышенного… Яснее всего „перевес идеи над формою“ выказывается в том явлении, когда зародыш листа, разрастаясь, разрывает оболочку почки, его родившей; но это явление решительно не относится к разряду возвышенных».

Показав, таким образом, что перевес идеи над формой вовсе не является отличительным признаком возвышенного, Чернышевский пишет: «Возвышенное есть то, что гораздо больше всего, с чем сравнивается нами. „Возвышенный предмет — предмет, много превосходящий своим размером предметы, с которыми сравнивается нами; возвышенное явление, которое гораздо сильнее других явлений, с которыми сравнивается нами“. Монблан и Казбек — величественные горы, потому что гораздо огромнее дюжинных гор и пригорков, которые мы привыкли видеть… Волга гораздо шире Тверцы или Клязьмы; гладкая поверхность моря гораздо обширнее площади прудов и маленьких озёр… Любовь гораздо сильнее наших ежедневных мелочных расчётов и побуждений… Юлий Цезарь, Отелло, Дездемона, Офелия — возвышенные личности; потому что Юлий Цезарь, как полководец и государственный человек, далеко выше всех полководцев и государственных людей своего времени; Отелло любит и ревнует гораздо сильнее дюжинных людей; Дездемона и Офелия любят и страдают с такой полнотой и преданностью, способность к которой найдётся далеко не во всякой женщине. „Гораздо больше, гораздо сильнее“ — вот отличительная черта возвышенного»… «Возвышенное есть то, что гораздо больше всего близкого и подобного».

Чернышевский, как мы убедились, не соглашается с идеалистическим определением прекрасного и возвышенного как соотношения идеи (то есть божественной мысли) и её конкретного воплощения в той или иной форме (предмете, существе), так как иначе должен был бы согласиться с тем, что все существа, все предметы материального мира создавались как бы по заранее имевшейся мысли, идее, плану. В своём эстетическом учении Чернышевский даёт материалистическое определение этих понятий, выводя их не умозрительно из каких-то теоретических допущений о наличии идей предметов, якобы существующих вне и независимо от самих предметов, а из жизненных наблюдений над подлинными явлениями действительности и над людьми, эти явления воспринимающими.

Не согласившись с определением прекрасного и возвышенного как соотношения идеи и формы, Чернышевский тем не менее согласился с подобным определением комического. Так, например, он пишет: «С господствующим (то есть господствующим в идеалистической эстетике. — Н. Н.) определением комического — „комическое есть перевес образа над идеею“, иначе сказать, внутренняя пустота и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющею притязание на содержание и реальное значение, нельзя не согласиться».