Мю Цефея. Игры и Имена

— А дальше, — Сопля осклабился, шмыгнул носом, — дальше началось веселье. Потому как фантазия у этого ублюдка, понимаешь ли…

Обри не понимала. Но кивнула все равно — и чуть разжала руку. В качестве поощрения. И чем дальше она слушала о фантазии убийцы, тем сильнее накатывало ощущение неправильности — и одновременно полной логичности происшедшего в переулке. Такого быть не должно. Но если оно было — то должно было оказаться именно таким, это она знала точно. Возможно, по тени памяти. Об этом она предпочитала не думать. Иначе слишком легко было представить себя на грязной улице в окружении ярких фантиков. Смотрящей в бесцветное небо.

И когда Сопля закончил, она, кивнув, отпустила его и встала на колени рядом с телом.

«Повторение — мать учения, но мы бы предпочли, чтобы оно работало с первого раза».

Обри пропустила шелковистый локон между пальцев, пробежала по нему до корней, развела пряди в стороны. Там тоже виднелась кровь. Выдран клок тут, клок там. Да. Вот так должно было быть. Словно случайно, но ведь вокруг не валяются выдранные с корнем волосы, и ветра тоже нет. Прядь, две, три. Пальцы скользили по голове женщины, застывая на прорехах. А потом Обри почувствовала на себе чей-то взгляд и вскинула голову. Девочка лет семи, закутанная в тусклую шаль, смотрела прямо на нее, задумчиво сунув палец в рот.

— Тетенька, а ты хочешь забрать себе все волосы? Папа говорит, они такие рас… роскошные, что можно выменять на… много на что.

На что? Чего стоят волосы мертвой женщины?

Обри медленно покачала головой.

— Нет. Кажется, все, что можно, здесь уже забрали.

***

Обри осторожно разжала кулак и позволила тонкой каштановой пряди расправиться на ладони. Это, конечно, не то же самое, что пропускать между пальцами собственные волосы. Чужие, вырванные украдкой, рассыпались на волоски, их даже пришлось связать тугим узлом. И все равно это было лучше, чем в тысячный раз хватать воздух.

Такие гладкие, длинные…

Ведь той женщине уже все равно? Обри выдернула совсем немного и быстро. Даже если бы хозяйка была жива, то вряд ли ощутила бы боль. Уж точно не такую, как… Обри с силой сжала кулак. Сопля сказал, будто убийца делал это медленно, а еще — не дожидаясь смерти. Разве не проще было забрать после?

«Ты помнишь?»

Обри даже вздрогнула. Раньше она будто плавала на поверхности мыслей, и голос Куратора в голове не пугал вот так. Слишком глубоко погрузилась — сложно выныривать.

— Помню что? — Обри скомкала прядь, чтобы ни один волосок не было заметно.

Даже так — чертовски приятно пальцам.

«Можешь оставить себе». — Он усмехнулся.

Значит, скрывать нет смысла? И значит, Куратор интересуется, помнит ли она, как из нее живьем драли волосы? Помнит ли, как ее имплант вырвали и воткнули в голову другой? Или то, как к бьющемуся еще сердцу подводили провода, а потом резали грудь, чтобы спрятать следы?

Обри не помнила. Как такое вообще можно помнить? Как можно оставаться живой, пока с тобой проделывают подобное? Но она почему-то не сомневалась, что Сопля не наврал.

— Зачем такое делать?

«Пока не знаем. Может, ты мне скажешь?»

— Я?

Обри наконец выбралась из переулка и огляделась. Куратор не давал никаких заданий, и она воспользовалась этим, чтобы отправиться туда, где в сгустившихся сумерках призывно светили вывески магазинов. Они обещали праздник, которого если и нельзя коснуться, то хотя бы можно посмотреть.

— Я не знаю, — ответила Обри, ощутив, что молчит слишком долго. — Ему нравилось? Сопля… То есть тот бездомный сказал, что не все порезы были там, где провода, некоторые он наносил… Иначе. С удовольствием?

«Раны — да. Наши специалисты проверят. А волосы?»

Обри подумала, что ей нравятся волосы. Вот те, что лежат в руке. Но вряд ли убийца тоже страдал от недостатка волос, так что… Она поднесла прядь к лицу, провела по ней кончиками пальцев, разглаживая.

«Пра-а-авильно, — протянул Куратор, хотя Обри ничего не отвечала. — Волосы наверняка трофей. У всех жертв были каштановые, на это мы сразу обратили внимание. Как и у тебя, к слову».

Пока он говорил, Обри перебежала дорогу и замедлила шаг у длинной сияющей витрины. За ней в мягком золотом свете медленно кружились манекены. Красивые женские лица, отрешенно смотрящие перед собой. Похожие на мертвых людей. Или мертвые люди похожи на них? Головы у них были лысые, как у самой Обри, но все равно эти женщины казались такими ослепительными в струящихся платьях с оголенной правой грудью или в свободных брюках с крупными радужными чешуйками. Глянцевые кожаные сумки, кокетливо перекинутые через плечо, фиолетовые чулки, каблуки. Если бы она надела такое, тоже стала бы красивой? Даже без волос?

«Вторая?»

— Как и у меня… — рассеянно повторила она.

Ну да, конечно. Она ни секунды не сомневалась в их цвете. Обри легко коснулась стекла и двинулась вдоль витрины, скользя пальцем по прозрачной границе между сумеречной улицей и теплым золотом магазина. Женщины внутри перебирали жакеты на вешалках, несли в примерочную блузки, перекинув через предплечье. Жили. Они были настоящими, а не просто страшным отражением в окне…