Мхитар Спарапет

За дверью послышались шаги. Тысяцкий приподнялся и настороженно прислушался: может, враг? Положил руку на пояс, под рясой спрятан пистолет. Подождал. Шум не повторился, но он все же встал, подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. Ночная прохлада обдала свежестью. Луна уже взошла и путалась где-то в ветвях раскидистого пшатового дерева. Из-под кустов косо падали две тени. Тэр-Аветис напряг слух. Он уловил голос мужчины.

— Бежим отсюда, Арусяк, душа моя!

Голос показался Тэр-Аветису знакомым. Где он его слышал?.. Мовсес?! Неужели это голос Мовсеса?..

— Опротивел мне монастырь и это рабство. Я жить хочу, Арусяк!

— Молчи, Мовсес, молчи, услышат, проклянут! — молила Арусяк. — Нельзя нам бежать. Пошлют погоню, поймают… О господи!..

«Эге!.. — усмехнулся Тэр-Аветис. — А сказала, что идет в монастырь. Вот ты какова, Арусяк». Он не сердился. Под деревом, в ветвях которого запутался диск луны, происходило нечто возвышенное.

Луна и влюбленные! Вечная гармония мира. А где-то рядом зло, война…

Тэр-Аветис был доволен, что так легко нашел Мовсеса. Пусть себе сколько хочет льет кровь с алых губ Арусяк, дело сделается утром.

Стараясь остаться незамеченным, Тэр-Аветис тихо прикрыл дверь и, вернувшись в лачугу, лег на свое место. Горги сладко спал. Перестало течь, в шалаше стоял тяжелый запах прелого сена.

Тысяцкий задумался об Арусяк и Мовсесе. Повсюду одно и то же — охи и вздохи, плач и муки. И почему человек не свободен, как горный орел, как воробей, как змея? Да, да, хотя бы как змея: сама себе хозяйка, сама для себя. «Пошлют погоню, поймают…» — вспомнил он слова Арусяк. Кто поймает? Какое имеют право ловить только за то, что у каждого из них по любящему сердцу?

Тэр-Аветис все думал, а синева в щели над дверью давно уже сменилась лунным серебром, и теперь все больше и больше светлело.

Арусяк пришла утром. Тэр-Аветис стоял под пшатовым деревом. Женщина смущенно поздоровалась. Он заметил в ее волосах обрывок трилистника. Щеки у молодки горели, губы вспухли.

— Сними с волос листок, дочь моя, — улыбнулся Тэр-Аветис. — Пойдешь в монастырь, заметят — как знать, что подумают. И платье отряхни.

Арусяк зарделась, того и гляди воспламенится. Изумленно вперилась в Тэр-Аветиса.

— Если хочешь бежать с Мовсесом, я помогу, — сказал он, глядя на восходящую зарю. — Не смущайся. Я все знаю. Ступай, скорей найди его, скажи, Тэр-Аветис зовет. Да слышишь, никому другому не произноси этого имени, повесь на уста замок… Иди, иди. Чего растерялась? Я понимаю и тебя и Мовсеса… Любовь благословенна…

Арусяк хотела поцеловать его руку, покаяться, но Тэр-Аветис крепко обхватил круглые плечи женщины:

— Ты имеешь дело с другом, горемычная!.. Не бойся меня. Пойди отыщи Мовсеса и приведи его скорее. Очень нужен. Пусть ничто не тревожит тебя!

Долго ждал Тэр-Аветис, Арусяк не возвращалась. От гнева священник-тысяцкий не находил покоя. Он уже рвал и метал.

— Не поверила! Испугалась девчонка, бежала с Мовсесом, а! — ломая пальцы, разговаривал он сам с собою.

Наконец, не выдержав, приказал Горги Младшему ждать в шалаше: может, Арусяк все же вернется, — а сам отправился в монастырь.

На улицах стояли лужи после дождя. Голопузые ребятишки с наслаждением барахтались в них. Паломники спешили в монастырь, неся в руках кто жертвенных ягнят и петухов, а кто больных детей. С Арагаца дул свежий ветер. Пыльца пшатовых деревьев и белый ивовый пух носились в воздухе. Сидящие под стенами старики, то и дело вздымая руки, вставали и просительно кланялись:

— Благослови, во имя господа.

Только в эти минуты Тэр-Аветис вспоминал, что он в священнической одежде, и еще большим гневом наполнялось его беспокойное, непокорное сердце: «Ради чего в ряженые пошел!»

В ограде монастыря опять толпились бесчисленные паломники. Расталкивая их, тысяцкий на этот раз направился прямо в вехаран[49]. Там у дверей два-три десятка молодых монахов с шумом отталкивали нищих, убогих, всех, кто пытался проникнуть в палаты в надежде приложиться к руке католикоса.

— Успокойтесь, несчастные! — кричал возвышающийся над всеми монах. — Святейший выйдет к вам и выслушает всех. Успокойтесь, дети господни… Не мешайте молитве святейшего…

Тэр-Аветис увидел в толпе Мовсеса, в числе тех, кто оттеснял жаждущих благословения. Тысяцкий невольно усмехнулся. Перед ним встали Арусяк, пшатовое дерево…

Расталкивая локтями напиравшую на него толпу, Тэр-Аветис пробил живую стену и очутился возле Мовсеса.

— Куда прешь? — рассердился Мовсес — не узнал переодетого тысяцкого.

Тэр-Аветис припал губами к его уху:

— «Опротивел мне монастырь и это рабство. Я жить хочу, Арусяк…»

Мовсес побледнел, вцепился в священника и с ненавистью посмотрел ему в лицо. Тэр-Аветис хитро улыбнулся:

— С самого рассвета Арусяк ищет тебя, Мовсес… Не сердись! Я Тэр-Аветис. Похож? Веди меня сейчас же к святейшему.

Мовсес узнал наконец тысяцкого и смутился еще больше. Хотел спросить о чем-то, Тэр-Аветис не дал ему опомниться:

— После, после. Веди меня скорее. Горги Младший сейчас в шалаше у Арусяк. Ее ночными гостями были мы, не беспокойся.