Младшая сестра Смерти

Я выныриваю из воспоминаний. Оказывается, мы идем вдоль больничного забора. У ворот ждет Маруся. На ней серый пиджак с несуразно большими плечами. Коса растрепана, и завитки охватывают бледное лицо, как серебристое пламя. Соседка взмахивает рукой, отрывисто и робко, и я вдруг понимаю: все плохо. Сразу одергиваю себя: не вангуй тут и не накручивай! Человек просто махнул, ничего такого. Но когда мы подходим ближе и я вижу Марусины глаза, последняя надежда превращается в шарик с гелием — вырывается из пальцев и улетает в небо. Домашний запах роз, пропитавший одежду соседки, наводит меня на мысли о кладбище.

— К ней не пускают, — говорит Маруся. А дальше она будто кидает в пруд камни, и каждый тяжелее предыдущего: — Говорят, много переломов. Закрытых и открытых. Еще ушиб головного мозга. И спинной тоже пострадал. В общем, не буду скрывать от тебя, Кристина не приходит в сознание.

Колени у меня подгибаются — я просто перестаю контролировать их. Сатир и Инна подхватывают меня с двух сторон и усаживают на край клумбы.

Мачеха, в отличие от отца, никогда не верила в проклятие. И что в итоге: с ним все в порядке, живет себе поживает, а она… Лучше бы Крис не возвращалась тогда. Не врывалась в мою комнату с ломом наперевес. Не грозила отцу полицейскими, судом, наемными костоправами, богом и дьяволом.

— Чтоб тебя тут не было, козел! Понял? Даю двадцать четыре часа, чтоб ты убрался отсюда! — орала она.

— Это мой дом, — вяло возражал отец.

— Хрена с два! Это дом Грипп, что я, бумажек не видела?

— Ты совершаешь большую ошибку.

— Скажешь это на моих похоронах, если я сдохну от твоего выдуманного проклятия. Но я не сдохну. Понял, урод? Не сдохну до ста лет!

Я втягиваю воздух сквозь зубы. Пусть, пусть, пусть Крис окажется права. Пусть живет до ста лет.

— Это вы нашли ее, да?

Чувствую, как шевелятся губы, но не понимаю: я спрашиваю или кто-то другой? Голос совсем незнакомый. Севший, безжизненный.

— Я услышала крик, — начинает рассказывать Маруся, опускаясь на корточки, чтобы быть со мной вровень, — вышла на площадку, а в лестничном пролете — она, Кристина. Лежит без сознания. Лицо бледное, почти синее, а под головой кровь. Я спустилась, потом побежала назад, вызвала скорую. — Соседка обхватывает себя руками. — Фельдшеры позволили мне поехать до больницы. В машине Кристина пришла в себя, и ей вкололи обезболивающее. Она думала, ты дома. Просила, чтобы я вернулась и все тебе рассказала. Еще на всякий случай продиктовала мне пароль от мобильного, он у нее был не с собой. Она, кстати, очень связно говорила. И сильно переживала. Не за себя. За тебя. В общем, я поехала обратно. Зашла к вам в квартиру, но тебя там не оказалось. Тогда я нашла Кристинин телефон и увидела несколько пропущенных. Решила позвонить на эти номера. — Она запинается, не зная, что еще сказать. — Ну вот. Как-то так.

— Номера? — задумчиво повторяет сатир. — Во множественном числе? Значит, соседушка позвонила еще кому-то? То ли у меня изжога, то ли недоброе предчувствие.

И тут я слышу голос отца. Он окликает меня по имени — несколько раз, монотонно и громко. На мозг обрушивается ледяная глыба понимания: это происходит на самом деле. Мне не мерещится. Отец действительно здесь.

Время паниковать.

Поднимаю глаза. Он порывисто идет ко мне, почти бежит, в распахнутой куртке, слишком теплой для мая. Волосы отросли и поредели. Топорщится темная, с медным отливом борода. Три глубокие морщины пересекают лоб: горизонтальная, горизонтальная, вертикальная.

Я цепенею. Внутри — ни дуновения теплого ветерка, одни стылые сквозняки хлещут по сердцу. Не знаю, что говорить и делать. Просто сижу и смотрю.

Отец, не дойдя до клумбы нескольких шагов, падает на колени и ползет ко мне.

— Пожалуйста! Пожалуйста! — Его сотрясают рыдания.

Вот теперь я чувствую внутри бриз, еще не теплый, но уже не пронизывающий до костей. Вечерний. Помнящий солнце.

Неужели отец приехал, чтобы попросить прощения?

Глава 19. Умчаться прочь на «харлее»

— Пожалуйста! Пожалуйста! — Он рыдает и тянет ко мне руки. — Пощади их! Прошу!

Я снова чувствую внутри холодные порывы ветра, и мягкий бриз, дующий с берегов надежды, растворяется в них. Отец тут не для того, чтобы извиняться. И даже не для того, чтобы выяснить, как там Крис. Пусть я пока не понимаю, о чем он просит, но уверена: это связано с проклятием.

Я что, опять кого-то убила и сама не заметила? Как в случае с мальчиком из аквапарка, чьего имени я не помню. И с дядей Игорем. И с соседскими двойняшками.

А ведь это еще не все, кого отец причислял к моим жертвам. Не все, о ком он говорил тогда, пьяными вечерами, пытаясь убедить Крис. Просто другим повезло больше: они не умерли. Кто-то вывихнул ногу, другой сильно отравился, третьего укусила бешеная лиса. Сколько пострадавших было в отцовском списке, даже не вспомнить.

Меня передергивает. Как вообще безумная идея, что отец собирается просить прощения, залетела мне в голову? Не иначе, дурацким бризом надуло.

— Господи Исусе! Вы кто такой, мужчина? — Инна заслоняет меня.