Младшая сестра Смерти

Я киваю.

Отец никогда в открытую не заявлял, что мама стала жертвой проклятия. Не обвинял меня в ее смерти. Наверное, ему мешали остатки совести. Впрочем, если умалчивать о некоторых вещах, они не исчезнут. Я знаю: он всегда вел счет, начиная с мамы. Пусть причиной ее смерти назвали аневризму мозга, первопричиной была я. Венечка верно сосчитал: тринадцать душ. Мама — первая.

— Если хочешь поговорить об этом…

— Нет. Лучше объясни, что делают трефы. — Приступ дерзости еще не прошел, поэтому мой голос звучит уверенно и требовательно. — Ты сказала, вы забираете жизни, но рассердилась, когда сатир назвал это убийством.

— Конечно, рассердилась. Мы не убийцы. Не говорят же про человека, умершего от старости, что его убил возраст. Пусть это прозвучит пафосно, но мы, трефы, — на ее губах появляется скованная улыбка, — ангелы Смерти. Мы забираем души, но только тех, чей земной срок подходит к концу.

— А как вы узнаёте, кого забирать?

В глазах Инны читается сомнение, но сочувствия в них гораздо больше. Она просто не может отказать мне после того, что узнала. Хотя я открыла ей лишь половину правды.

— Что ж, — решается девушка-стихия. — Думаю, ничего страшного не случится, если я немножко введу тебя в курс дела. В общем, все происходит так. В определенный день и час мы, трефы, чувствуем непреодолимое желание отправиться в путь и встретиться с неким человеком. Обычно это пожилые люди, которых мы раньше не видели, но не всегда. Иногда попадаются молодые, даже дети, но хуже всего, конечно, когда приходишь к знакомому. У меня такого, слава богу, пока не было, а вот Грифу часто не везет. Он волонтерит в свободное время, помогает одиноким старикам. Нетрудно догадаться, чем там все заканчивается.

— Что происходит, когда вы приходите к человеку? — уточняю я, ощущая неловкость и интерес.

— Мы говорим с ним, слушаем его истории, а затем помогаем уйти. Тут у всех разные методы. — Инна смотрит на горку-ракету и медленно накручивает локон на палец. — Лично я делаю последний напиток. Все, что человек захочет. Он выпивает, и его жизнь заканчивается. Вернее, жизнь его тела. Один замечательный старик, Михал Михалыч, знаешь, что у меня попросил? Стакан талого льда с Северного полюса. Был так счастлив, когда сделал первый глоток. А еще девочка из хосписа, Таня, ей очень хотелось розовой воды с сахаром, как в сказке про Алладина. Я помню каждый напиток, который приготовила. И каждого человека. И… мне расхотелось об этом говорить, — резко заканчивает девушка-стихия. Она встает и идет к горке. Поднимается по лесенке, садится, подобрав подол, и съезжает вниз.

— Надо же, а я думала, попа застрянет. — Поправляя платье, Инна возвращается к скамейке.

Я подумываю, не прокатиться ли тоже, но тут по воздуху проносятся серебристые искры, и на лавку обрушивается сатир.

— Крис там. В больнице, — сообщает он. — Подслушал, что говорят медсестры. В общем, состояние стабильно тяжелое. Надеюсь, слово «стабильно» хоть как-то тебя утешит.

Утешит? Вот уж вряд ли!

Скрестив руки на груди, я цежу:

— Жду извинений за клевету на мою мачеху.

— Жди до морковкина заговенья, — отвечает рогатый.

— Что?

— Мне так нянюшка в детстве говорила. Это значит «никогда», — поясняет сатир. — Я не отступлюсь от своей версии.

— Тебе рога на мозг надавили?

— Часто бывает, что преступники сами наносят себе травмы, чтобы отвести подозрение, но не рассчитывают сил. Может, твоя мачеха прыгнула в пролет, думая, что сломает только руку или ногу.

— Хватит! — Я бью сатира в плечо. Он айкает, демонстративно закатывает глаза и умолкает.

Бывало, я сама думала о Крис плохо. Подозревала ее, даже не знаю в чем. А сейчас готова с кулаками наброситься на любого, кто скажет о ней дурное слово. Что ж, беда — эффективное средство от глупости.

— Ты как вообще? — мягко спрашивает Инна. — Готова вернуться в бар?

Я прислушиваюсь к себе и неожиданно понимаю, что мне нужно вовсе не в «Депрессо», а к больнице. Ума не приложу, откуда берется это убеждение, но оно нарастает, нарастает, и я уже не могу сидеть на месте. Встаю и говорю:

— Нам надо обратно. К воротам.

— Зачем? — удивляется Инна.

Я лишь пожимаю плечами. Объяснить невозможно. Чувство такое, будто меня зовет кто-то. Или что-то. Свиток? Похожие ощущения я испытываю всякий раз, когда прикасаюсь к нему.

— Ты чего задумала, малыш? — У сатира встревоженный голос. — Если решила навалять папаше, предоставь это мне. Правда, скорее всего, он уже далеко. Когда я пролетал мимо ворот, его там не было.

— Нет, отец ни при чем. — Я перешагиваю низкую оградку, прокинутую вокруг детской площадки. — Это просто предчувствие.

— Ни к чему в жизни я не отношусь так серьезно, как к предчувствиям, — замечает Инна и, вытащив из крохотной сумочки телефон, тщетно пытается его включить. — Эх, ухайдакала мою мобилу. А так бы хоть музычку послушали, пока идем.

— Я могу спеть, — вызывается сатир. — У меня славный баритон.

— Кто тебе это сказал? Нянюшка? — Инна хихикает.

— А вот и нет. — Рогатый отводит глаза.