Ты крякаешь, словно по заказу, а потом вдруг все заканчивается. Это была – ну и ну – перегрузка в 6g. Говорят, при перегрузках выше этой совсем невыносимо, а я чувствую себя вполне бодро. Теперь Рич и Грэм кружат над нами, наши металлические обшивки на расстоянии считанных сантиметров, и ощущение такое, что истребители, словно пара ладоней, формируют воздух. Теперь понятно, почему этот истребитель – с его массивными, сутулыми плечами вокруг воздухозаборника и надменно задранным носом – назвали орлом. Более выразительной и агрессивной машины не найти. Мы пролетаем над стаей лебедей, сидящих на залитом солнцем озере. Плексигласовый фонарь кабины может выдержать удар 19-килограммовой птицы на скорости 480 узлов. Мы не обсуждали, что случится с фонарем на скорости 490 узлов, если не переключить тумблер с желто-черными полосками и в результате сработают две ракеты – одна подаст кресло слегка вперед, а другая выбросит его через плексиглас кабины, и все это за четыре десятых секунды.
По крайней мере, я думаю, это тот самый тумблер. Или вот это что за кнопка, на которой написано: «Выбрать ядерный вариант»? Есть одна кнопка, которую я не должен обсуждать, так как это может навести иракцев на некоторые идеи. Я играю маленькой красной штукой, которая запускает высокоточное оружие, ракеты AIM-9 mike sidewinders и AIM-20 alpha slammer, и размышляю над словами Грэма: «Я просыпаюсь. Прекрасный день. Заправляю свою тачку почти бесплатно, еду на ней, а потом лечу на F15Es».
Жизнь прекрасна, если обладаешь нужными качествами и способностями… но вот вопрос: обладаю ли ими я? Мэтт напоминает мне о маленькой кнопке, которая отключает шум, идущий от моего места оператора систем оружия в его часть кабины. «Простая любезность», – говорит он, так как следующий этап «будет чуть жестче» и он не хочет слышать неприятные звуки типа «уф». Мы набираем очередные шесть гауссов, и земля с небом опять меняются местами.
А теперь испытание. Генерал Бигам сказал мне: «Чем сильнее хочет наше руководство попасть бомбой в окно со стопроцентной точностью, тем больше оно рассчитывает на эту машину». Обладают ли эти истребители такой точностью, какой требует демократия?
Пока я безуспешно пытаюсь сосредоточить взгляд мигающих глаз на приборах, мы начинаем заход на бомбометание. Выполняем заход точно так же, как это делается в Ираке: серия устрашающих выпадов и наклонов вперед с возвратом и затем, ух ты, мы выходим из пикирования, чтобы избежать тройного А. «Это один из лучших заходов на цель, которые я когда-либо делал», – сказал впоследствии Мэтт. Бункер Саддама на самом деле снесло, говорит он, хотя утверждать, что бомба попала в почтовый ящик, я не могу. Поскольку, хотя я и был оператором систем оружия, они мудро решили не вставлять взрыватели в бомбы.
Честно говоря, меня сейчас волнует другое: холодный пот и тошнота. Мэтт проницательно облегчает мое состояние тем, что преодолевает звуковой барьер. Мы оказываемся над Атлантикой и – я вспоминаю этот момент с определенной грустью, так как такой кайф я вряд ли когда-либо испытаю, – он дает мне порулить самолетом.
«Подай резко влево», – говорит он, и мы начинаем вертеться в медленной бочке, словно сушильный барабан. Затем я подаю вправо и никогда не забуду, как море взметнулось вверх недалеко от курортного городка Кити-Хок, где когда-то поднялся в воздух первый аэроплан, и красоту сумасшедшего штопора вниз, да такого стремительного, что рев двигателей оставался где-то позади.
«Ух, ну все, беру управление на себя, Борис», – говорит Мэтт, а потом возвращение домой на закате, чувство, что очень повезло, и огромная гордость, что не стошнило. А вот Джереми Кларксон оказался слабаком.
Молодец, Буш-беби: давай, растолкуй им
Знаете, каждый раз, когда на телеэкране появляется Джордж Дабья Буш с его прищуром сарыча и наклоном головы, как у Рональда Рейгана, я чувствую, как меня подмывает поприветствовать его.