Моби Дик

To sailors, oaths are household words; they will swear in the trance of the calm, and in the teeth of the tempest; they will imprecate curses from the topsail-yard-arms, when most they teeter over to a seething sea; but in all my voyagings, seldom have I heard a common oath when God's burning finger has been laid on the ship; when His "Mene, Mene, Tekel Upharsin" has been woven into the shrouds and the cordage.	Крепкое словцо для моряка - дело обычнейшее; моряки божатся и в штиль, и в шторм, они изрыгают проклятия даже на бом-брам-рее, откуда им ничего не стоит сорваться в пучину волн; но сколько ни плавал я по морям, никогда не случалось мне услышать ругательства, если господь наложит на корабль свой огненный перст; если его "мене, мене, текел, упарсин" вписываются в снасти между вантами.
While this pallidness was burning aloft, few words were heard from the enchanted crew; who in one thick cluster stood on the forecastle, all their eyes gleaming in that pale phosphorescence, like a far away constellation of stars.	Покуда горело вверху это белое пламя, на палубе почти не слышно было слов; охваченная ужасом команда сгрудилась на баке, и в бледном свечении глаза у всех блестели, точно далекие созвездия.
Relieved against the ghostly light, the gigantic jet negro, Daggoo, loomed up to thrice his real stature, and seemed the black cloud from which the thunder had come.	В этом призрачном свете огромный торс чернокожего Дэггу, словно втрое возросший против своих действительных размеров, возвышался, точно черная туча, из которой только что грянул гром.
The parted mouth of Tashtego revealed his shark-white teeth, which strangely gleamed as if they too had been tipped by corpusants; while lit up by the preternatural light, Queequeg's tattooing burned like Satanic blue flames on his body.	Тэштиго оскалил зубы, обнажив свои белые акульи резцы, и они странно блестели, будто их тоже венчали огни Святого Эльма; а татуировка на теле Квикега в этом колдовском свете горела синим адским пламенем.
The tableau all waned at last with the pallidness aloft; and once more the Pequod and every soul on her decks were wrapped in a pall.	Но постепенно белесый свет на мачтах погас, и вся сцена утонула во мраке, чьи покровы снова окутали "Пекод" и тех, кто толпился на его палубе.
A moment or two passed, when Starbuck, going forward, pushed against some one.	Прошло несколько минут. Пробираясь на нос, Старбек наткнулся на кого-то в темноте.
It was Stubb.	Это был Стабб.
"What thinkest thou now, man; I heard thy cry; it was not the same in the song."	- Что скажешь ты теперь, друг? я слышал твои слова, это ведь не те, что в песне?
"No, no, it wasn't; I said the corpusants have mercy on us all; and I hope they will, still.	- Нет, нет, не те. Я сказал: "Святой Эльм, смилуйся над нами"; и я еще надеюсь, что он смилуется.
But do they only have mercy on long faces?-have they no bowels for a laugh?	Но разве он милует только кислые рожи? или смех ему не по нутру?
And look ye, Mr. Starbuck-but it's too dark to look.	И потом, видите ли, мистер Старбек... да что я? сейчас слишком темно, чтобы видеть.
Hear me, then: I take that mast-head flame we saw for a sign of good luck; for those masts are rooted in a hold that is going to be chock a' block with sperm-oil, d'ye see; and so, all that sperm will work up into the masts, like sap in a tree.	Тогда послушайте, мистер Старбек, я считаю огни на мачтах хорошим знаком, потому что эти мачты уходят в трюм, которому суждено быть до отказа набитым спермацетовым маслом; и тогда спермацет пойдет даже вверх по мачтам, точно древесные соки по стволу.
Yes, our three masts will yet be as three spermaceti candles-that's the good promise we saw."	Да, да, наши три мачты еще будут точно три спермацетовые свечи - это добрый признак, он сулит удачу.