Модэ

Салон постепенно заполнялся, вскоре на место мальчика сел усталый мужчина с черной щетиной на щеках. У него была большая спортивная сумка, которую пришлось поставить в проходе, – N невольно занял большую часть сиденья. Мужчина бранил его за ненужность, все время надвигаясь на него и прижимая к оконному стеклу. Что N мог сказать в свою защиту? Как он мог извиниться перед этим человеком за свое существование? Можно было сказать: «Поглядите, я же погибаю, вытащите булавку из моего плеча, черствый вы человек». Может быть, тот откликнулся бы, опомнился или хотя бы устыдился своих слов? Однако N молчал. Странная слабость овладела им. Он прожил еще четыре остановки, перед самой кончиной впал в беспамятство и бормотал что-то о медных колесницах и мнимости атмана[10]. Вскоре пассажиры заметили, что голова его неестественно поникла и мотается из стороны в сторону при каждом повороте автобуса. Ракшаска ощупала и обнюхала тело, отметила с досадой, что на такой жаре оно до вечера испортится, и на следующей остановке вышвырнула его на тротуар.

Египтянин

Возле продуктового магазина Антон замедлил шаг. На сыром снегу сидел черный ушастый Анубис. Поводок тонкой черной пуповиной соединял его с дверью. Анубис тоже заметил Антона, чуть склонил голову набок, и его большие глаза сверкнули отраженным электрическим светом. Он глядел пристально, оценивающе, как на суде Маат[11].

Антон повернулся к Анубису спиной, прижал авоську к груди и неуверенно двинулся навстречу мокрым перьям метели. Пристальный собачий взгляд морозил спину, сапоги, чавкая, месили снег, неоновый свет припечатал нелепую сутулую тень Антона к дороге, и машины перемалывали ее в серую кашицу.

Подошел к двери подъезда. От волнения чуть не выронил ключ. Щелкнул замком. Подъезд. Пыльная темнота. В разбитые окна метет. Первый пролет…

«Это ничего… все хорошо… это еще не жизнь», – думал Антон.

Второй пролет.

«Скоро я начну жить. Гусеница – это еще не рожденная бабочка. Я – еще не рожденный человек».

Третий пролет.

«Снова ключи прыгают в руках. Кто это притаился в темноте? Надвигается, кровожадно ухмыляясь, сжимая в руке короткую серую полоску металла?»

Антон стряхнул наваждение. Все обман, морок. Он стоит один у открытой двери.

В квартире сумрачно и пусто. Сквозь желтый папирус обоев просвечивают кирпичи. Ну разве человек может здесь жить?

На столике лежит купленный утром научно-популярный журнал «Анх». Открыт на статье одиозного психолога Кузнецова. Глаза машинально выхватили несколько строк: «…в последнее время в моей практике участились случаи, когда люди воспринимают окружающую действительность в совершенно фантастическом, мифическом свете: мне попадались люди, мнящие себя жителями древней Эллады, причем именно тех ее регионов, где люди по культурным и религиозным соображениям не носили одежду, а также “обитатели” древних Месопотамии и Египта. Сложнее всего мне было наладить контакт с людьми, которым представлялось, будто они живут в ведической Индии, да-да, Индии, причем именно времен Махабхараты и Рамаяны. Пациенты запрещали мне подходить к ним ближе чем на три шага из-за того, что я, по их убеждениям, являюсь “чандалом”, то есть принадлежу к касте неприкасаемых. Я склонен объяснять это явление тем…» Антон перевернул страницу. Сразу после статьи Кузнецова следовало ее разоблачение профессором Дат-анх-Нутом: «Все это – грязная хеттская провокация. Так называемые гипотезы Кузнецова не только немыслимы и антинаучны, но и общественно опасны…»

Антон закрыл журнал. Эти ученые споры давно уже перестали его волновать. Он покупал дурацкий журнал по старой памяти, затем лишь, чтобы, пробежав глазами, тут же закрыть его и никогда больше не открывать.

Нет. Было еще кое-что. Антон открыл последнюю страницу. Там крупным шрифтом было написано: «Помогая в строительстве Города, вы приближаете момент своего рождения!»

А ниже: «Строительство нового Города за рекой позволит вам реализовать весь ваш творческий потенциал. Каждая мастаба[12], каждая пирамида, каждый грот ускорят рост и развитие нашего Города».

Антон приезжал в Город за рекой каждый год – привозил новые кирпичи и известь. Там у него были самые теплые знакомства. В перерывах, когда все отдыхали, можно было выкурить сигарету-другую, перекинуться парой слов с соседом, присев на завалинку.

«Что случилось?» – спрашивал Антон.

«Да все как раньше…» – отвечал сосед, русый усатый дядька приличных уже лет.

«Работаешь?»

«Ну… работаю».

«А жена как?»

«У-у-у! – смеялся сосед, чиркая большим пальцем по горлу. – Житья нет. Ты знаешь, когда Город будет готов, я ее сюда не позову! К хеттам ее, старую!»

«А краской какой будешь красить?»

«Да как все».

«Это как?»

«Ну красной…»

«А я – синей, – улыбался Антон. – Моя ведь ближе всех к реке».

«Это ты погоди еще… следующей весной понаедут… реки своей не увидишь…»