Моего айдола осуждают

Мой большой палец вытаскивал на экран комментарии, и мне казалось, что я тону в волнах голосов. Одновременно мне вспомнилось, как я, по дороге из школы домой, бродила по Сибуе, заблудившись в поисках места закрытого показа фильма с его участием. По грязным плиткам с бесконечным одинаковым узором и тактильным индикаторам для незрячих беспрерывно стучали вразнобой кроссовки, туфли, шпильки и всякая разная обувь. К пронзающим здания колоннам и перилам лестниц прилипли людской пот и грязь от рук, людское дыхание переполняло одинаковые параллелепипеды вагонов. На эскалаторах, едущих в здания, которые состоят из поставленных друг на друга одинаковых, словно скопированных копипейстом этажей, вереницей выстраиваются люди, и их засасывает внутрь. Изо дня в день люди совершают одни и те же действия. Все посты заключены в четырехугольные рамки, в кружочках одинаково вырезаны иконки, одинаковым шрифтом люди подбадривают его или сердятся на него. И мои посты, и я сама – часть всего этого.

Меня, застывшую на месте, словно толкнули в плечо: мои глаза остановились на тексте. Так же, как выделяется в толпе спина толкнувшего тебя человека, мне в глаза бросился комментарий:

Ого! Узнали адрес!

Я автоматически кликнула на ссылку, ведущую на форум.

В начале там была чья-то история о том, что несколько месяцев назад, делая доставку, человек с удивлением увидел по указанному адресу Масаки Уэно. Пост сразу снесли, но скриншот разошелся по Сети, и по другим постам того же курьера фаны вычислили район, где он живет. А вчера по виду из окна, на мгновение попавшему в кадр в эфире инстаграма, определили и дом, где он живет. Ему жутко не повезло – узнали сразу после того, как он сказал: «Смотрите на меня как на обычного человека». Наверняка некоторые фаны будут просить о встрече. А если невеста живет с ним, то существует вероятность того, что не только он, но и она попадет в осаду.

Я все никак не могла переварить информацию, которую получила за время со вчерашнего вечера до сегодняшнего дня. Я воспринимала ее только глазами, но не головой. Не удавалось свыкнуться с мыслью, что его больше не будет в моем поле зрения.

Так или иначе, мне ничего не оставалось, как только ограничить себя по максимуму и вложить все, что у меня есть, в чувство к нему. Поддерживать айдола – мой способ жить. Моя карма. Я решила отдать все, что у меня есть, ради последнего концерта.

Ветер становился все сильнее. Резко ухудшившаяся с утра погода увлажняла даже внутренность здания, огороженного бетонным забором. Гром словно раскалывал небо и освещал белым трещины в стене и следы от пузырьков в цементе. Длинная очередь всасывалась внутрь туалета. Я вошла туда – в белой комнате, увешанной зеркалами, толпились цвета. Зеленая лента, желтое платье, красная мини-юбка. Мне показалось, что я встретилась глазами с девушкой, которая припудривала заплаканные красные глаза, накрашенные зелеными тенями, и, словно пройдя по ниточке моего взгляда, дежурный сказал: «Следующий, пожалуйста», – и я вошла в кабинку. Возбуждение ощущалось даже в рассыпанных по плечам кончиках волос, сердце неугомонно колотилось.

Началась первая часть, послышались его подбадривающие возгласы, и с этого момента я что было сил выкрикивала его имя, полностью отдавшись восторгу. Я так же, как он, поднимала руки, выкрикивала что-то, подпрыгивала, и звук его дыхания накрывал меня, отдавался в моем горле, и мне самой было трудно дышать. При виде его покрытого крупными каплями пота лица на мониторах у меня у самой выступал пот под мышками. Вобрать его в себя – значит пробудиться. Все, что я бросила, махнув рукой, все, что я в силах делать, все, что я задавила в себе, – все это он вытаскивал на поверхность. Вот почему я интерпретировала его жизнь, пыталась его понять. Безошибочно чувствуя все, что с ним происходит, я пыталась почувствовать саму себя. Я влюбилась в энергию его души. Я полюбила свою душу, которая танцевала, изо всех сил пытаясь следовать за ним. Он всем телом продолжал говорить: «Кричи, кричи!» Я кричала. Я кричала, будто нечто, закрутившееся в водовороте, вдруг вырывалось на свободу и сносило все вокруг, сбрасывало бессмысленную тяжесть с моей жизни.

Последней песней первого отделения была его сольная песня. Он словно плыл в свете, колышущемся, как синее морское дно, и на его левой руке, на пальце, подушечкой которого он прижимал струны гитары, серебро кольца сверкало священным белым светом.