Могикане Парижа

Между тем публика обращала свое внимание главным образом не на австрийскую императорскую ложу, не на королевскую баварскую и не на ложи, вмещавшие в себя живую геральдику Германии; не игра бриллиантовых уборов, не благоухание цветочных венцов, не улыбки розовых губ очаровывали взоры и возбуждали чувство удивления и даже восторга, нет. Ложа, находящаяся посредине театра, напротив сцены, обыкновенно предназначалась для адъютантов императора, и всеобщее внимание приковывали сидевшие в ней два красивых иностранца.

И, в самом деле, пусть каждый представит себе человека с веером в руке, в белой кашемировой одежде, затканной золотом и жемчугами; вокруг его шеи – газовый шарф и отовсюду, как звезды из-за облаков, сверкают роскошнейшие драгоценные камни; на голове парчовая чалма, с которой ниспадают павлиньи перья из изумрудов, сияет прикрепленный надо лбом крупный бриллиант с голубиное яйцо. Это был красивый индус сорока пяти или сорока восьми лет с черными, как смоль, усами и бородой; по величественной осанке его можно было принять за независимого индийского князя или раджу Богхилькунда или Буделькунда, а по богатству наряда – за духа алмазных копей.

Вокруг него – позволю себе употребить здесь чисто индийское сравнение, так как перед нами рисуется картина Дели или Лахора – вокруг него, словно звезды вокруг месяца, четыре девушки с черноватыми веками, шафранным цветом лица, блестящими глазами, которые при свете тысячи огней сверкают, как глаза хищных животных среди ночной темноты; четыре молодых индианки, из которых старшей не было еще и пятнадцати лет, окутанные газом и белым бухарским кашемиром.

Позади раджи – так величали иностранца – шесть молодых индийцев в шелковых тканях зеленого, голубого и оранжевого цветов тех ослепительно-ярких оттенков, которыми само солнце окрасило эту гигантскую палитру – Индию – и в которую Веронезе, казалось, обмакивал свою кисть.

Наконец, в самой глубине этой огромной ложи неподвижно стояли восемь слуг с длинными бородами, в длинных белых одеждах из бумажной ткани и в чалмах золотистого и пурпурного цвета.

Один из них, исполняющий при радже должность герольда, именовался чупарасси, название, происходившее от длинного красного шарфа, перекинутого через левое плечо и укрепленного на правом боку. На этом шарфе висела большая золотая бляха, на которой были начертаны по-персидски имена, титулы и достоинства его повелителя. Остальные носили название делийских каркаросов, мадрасских томулов, а один – бенаресского пундита. Все эти титулы соответствуют званию камергера и телохранителя.

При белизне кружевных нарядов, блиставших в вечернем освещении, как снег под солнечными лучами, эта яркая, разноцветная индийская ложа казалась зеленеющим оазисом среди снежных вершин Гималаев. Воображению зрителей, ослепленных яркостью ее красок, невольно рисовались как в панораме города Индии. Глазам представлялись поочередно дворцы, гробницы, мечети, пагоды, террасы, водопады – все волшебства древней индусской архитектуры.

Посредине этого индийского города в миниатюре, в первом ряду этой ложи, по правую руку того человека, которого, по его царственно-азиатскому виду, можно было принять за индийского принца, сидела одна личность, о которой мы еще ничего не сказали. Эта личность по своему европейскому черному костюму с офицерским орденом Почетного легиона представляла рядом с индийцем странную противоположность.

При внимательном взгляде на костюм раджи эта противоположность не показалась бы слишком разительной, потому что в складках его белой одежды виднелась такая же розетка, как и на груди европейца.

Никто положительно не знал, кто такие эти два человека, явившиеся сюда из страны сновидений. Повсюду, в театре или на гулянье, в одной ложе и в одном экипаже, оба они держали себя на совершенно равной ноге.

Вот какие слухи ходили на их счет.

Раджа из «тысячи и одной ночи», свита которого походила на свиту царя Соломона, встречающего царицу Савскую, этот набоб, обращавший на себя все взоры зрителей и, особенно, зрительниц, был, как было уже сказано, человеком лет сорока пяти или сорока восьми, с синими глазами цвета эмали, с благородной, приятной, выразительной и располагающей наружностью горного индийца, со стройным гибким станом и изящными манерами, свойственными жителям равнин Индии.

Говорили, что в 1812 году он навлек на себя гнев императора Наполеона за то, что осмелился явно протестовать против похода в Россию. Не желая в начале своей карьеры оставаться в бездействии или же последовать примеру Моро и Жомини и стать в ряды неприятелей Франции, он отправился в Индию и предложил свои услуги Рунжет Сингху, который сам из простого офицера превратился в раджу или магараджу, иначе сказать, сделался независимым правителем Лахора, Пенджаба, Кашмира и других малоизвестных стран Гималаев между Индом и Сетледжем.