Могикане Парижа

Новый эмигрант, имени которого никто не знал, известно было только, что он уроженец Мальты, был представлен командующим инфантерии генералом Вентура генералу Алларду, командовавшему кавалерией. Вскоре Рунжет Сингх назначил его начальником всей артиллерии с жалованьем сто тысяч франков в год.

Но не эти деньги положили основание несметному богатству этого человека: чисто индийская легенда приписывала этому богатству другой источник. Рассказывали, что однажды лахорский правитель прибыл в Пенджаб на смотр войск, находившихся под командой мальтийского генерала, а тот приказал воздвигнуть для короля трон, с высоты которого ему было бы удобно следить за стройными и ловкими маневрами, к которым начальник артиллерии успел менее чем за три года приучить войска, находившиеся под его командой.

После смотра Рунжет Сингх, восхищенный всем увиденным, пожелал наградить своего генерала, удвоив его жалованье, однако тот заметил с улыбкою, что такая щедрая награда может возбудить в его сотоварищах зависть, и осведомился, не позволит ли ему король просить себе другой милости.

Рунжет Сингх в знак согласия утвердительно кивнул головой.

Тогда мальтиец попросил подарить ему тот клочок земли, на котором разостлан был ковер, находившийся под его троном, т. е. пространство земли величиною в двадцать пять квадратных футов.

Раджа, конечно, исполнил это желание.

Дело в том, что ковер был разостлан над алмазной копью. И вот этот генерал Рунжет Сингха сделался таким богачом, что был теперь сам в состоянии, как говорили, содержать всю армию раджи численностью в тридцать – тридцать пять тысяч человек.

Через семь или восемь лет после поступления мальтийца на службу лахорского короля, добавляет индогерманская легенда, ко двору Рунжет Сингха явился некий корсиканец, бывший офицер наполеоновской армии. Он, как и все, исходившее из Европы, был принят чрезвычайно благосклонно, и раджа, не дожидаясь даже просьбы со стороны прибывшего, предложил ему занять должность или в армии, или в администрации. Однако европеец, как ходили слухи, сам обладал огромным капиталом, врученным ему будто бы императором на острове Святой Елены, поэтому отказался от сделанных ему предложений.

Вот этот-то новоприбывший корсиканец, как говорили, и был тем самым человеком в черной одежде с красной ленточкой в петлице, с бледным цветом лица, густыми черными усами и глубоким проницательным взглядом, который теперь сидел в ложе, справа от великолепного индийца, и невольно обращал на себя внимание своим высоким челом, гордым мужественным видом, свойственным человеку, вся жизнь которого была долгой непрерывной борьбой за идею.

Но с какой целью эти люди приехали в Европу? Носились слухи, будто они искали союзников против Англии, так как Рунжет Сингху нужна была только поддержка одной из европейских держав, чтобы начать в Индии всеобщее восстание.

В Вене, по их словам, они ожидали прибытия сына раджи, молодого принца, подававшего блестящие надежды, который из-за болезни остался пока в Александрии.

Приехав в столицу Австрии, они предъявили Меттерниху рекомендательные грамоты за подписью лахорского раджи и удостоились со стороны императора Франца такого же пышного и дружественного приема, с каким в 1819 году был встречен персидский посланник Абдул Гассанхан.

Представление ко двору индийского генерала и его свиты произошло с необыкновенной торжественностью и пышностью. Он поверг к стопам Его Величества богатейшие подарки, присланные раджой и состоявшие из портрета лахорского короля в драгоценной раме из китайского нефрита, из шелковых и кашемировых тканей и из жемчужных и рубиновых ожерелий. В скором времени дворец, предназначенный императором для его жительства, с утра до вечера стали осаждать придворные, являвшиеся сюда от имени своих жен, сестер и дочерей с поручением нежнейшим образом пожать руку набобу, чтобы выжать из этих рук побольше бриллиантов, изумрудов и сапфиров, которые так из них и сыпались.

Теперь, надеюсь, станет понятным, если оставить в стороне живописную сторону, почему все взоры прикованы были к ложе посланника лахорского магараджи.

XV. Индийский мираж

Между тем, эти два человека, сосредоточившие на себе всеобщее внимание, в противоположность толпе, казалось, были совершенно равнодушны и к благородным принцессам, сидевшим в первых рядах, и ко всем прочим прекрасным зрительницам. Взоры их безразлично блуждали по ложам, и можно было, скорее, подумать, что они старались разглядеть самые отдаленные уголки театра в надежде увидеть там кого-то, или еще не приехавшего, или же так старательно скрытого, что все усилия его отыскать были напрасны.

– Право, чем больше я смотрю, тем меньше вижу, у меня даже в глазах зарябило, – проговорил индиец на делийском наречии, на котором оба друга говорили как на родном языке. – А вы, Гаэтано, видите что-нибудь?

– Нет, – отвечал человек в черной одежде, – но мне сказали, что он непременно будет на этом представлении.

– Не захворал ли он?