Могила Густава Эрикссона

Времена тогда были беспредельные. Меньше, чем за десять лет, рухнули все моральные принципы, все этические нормы, все воровские понятия и весь оперской кодекс чести. Чтобы как-то выживать в эти времена, надо было самому быть беспредельщиком. И поверьте мне, если б на месте Нинки был адвокат мужского пола, то, при моей несказанной любви к людям данного рода деятельности, самое лучшее, что его ожидало, – нанесение тремя неустановленными лицами у подъезда дома средней тяжести вреда здоровью на почве внезапно возникших неприязненных отношений. Но Нинка была девушкой, причём девушкой красоты феноменальной, хотя и кукольной. Вокруг неё постоянно витали флюиды секса, безудержного и ненасытного. Я кое-как договорился с ней, что за уголовные дела, возбужденные моим отделом, она не берётся. И стал жертвой гормональной атаки. Причём «играй гормон» был такой силы, что я бегал за Нинкой, как кот во время половой охоты. Я прекрасно осознавал, что объектом моего хотенья является бездушная пустышка, но поделать с собой ничего не мог. А Нинка была не против. Она любила мужчин дерзких и безбашенных, часто заводила романы со своими бывшими подзащитными, причём предпочитала кавказцев. А у меня на тот момент была репутация совершенно безбашенного мусора.

И вот в один прекрасный день Нинка пригласила меня к себе на День Рождения, как одного из главных претендентов на её постоянную благосклонность. Явился я с опозданием на час, задержался на службе, и стал шестым мужчиной на торжестве. Ясное дело, что из дам присутствовала только именинница. Присев за стол и выпив положенную мне штрафную, я оглядел честную компанию. По левую руку от меня сидел благообразный грузин Важа, манеры которого не оставляли сомнений в его роде деятельности: скокарь. Напротив меня сидели езид Каха, известный и дерзкий барсеточник, и чеченец Куйрасолтан, недавно заезжавший по Беговому за вооружённый разбой и спрыгнувший только благодаря Нинкиным чарам. Рядом с нашей Клеопатрой напротив меня сидел джентльмен лет сорока пяти славянской наружности. Одет он был в стиле свободного художника, но очень дорого и модно, как и подобает серьёзному бандиту. Полное отсутствие жировых тканей на лице говорило о том, что чалился он долго и скорее всего на северах. Представьте себе Дмитрия Певцова, только постаревшего и с очень страшным взглядом исподлобья, и вы получите точное описание этого пассажира. А справа от меня и тоже рядом с нашей египетской царицей местного розлива сидел армейский капитан, который, видимо, несмотря на натёртость мозга фуражкой, уже въехал в какую компанию он попал. Нинку капитан хотел, но природной храбростью не отличался. Поэтому на момент моего появления он уже превратился в окуклившуюся восковую фигуру в капитанском кителе, смотревшую на всё происходящее, выпучив глаза, но признаков жизни не подававшую.

Нашу Нинель чудовищная несовместимость людей, собравшихся у неё на Днюхе, никак не смущала, и она мило щебетала во главе стола. А что такого? Все вы, мальчики, любите меня, я люблю всех вас, вот и учитесь ладить между собой и находить общие темы. К защитникам Отечества у нас принято относиться благожелательно, поэтому капитана никто и не думал задирать. То, что я краснопёрый, люди за столом поняли сразу, также как и для меня род их занятий секрета не представлял. И общий язык со мной решил поискать Куйрасолтан. Наша милая дружеская беседа касалась взаимоотношений русских и чехов, последних событий на Северном Кавказе, а также того, кем больше быть в падлу, – беспредельщиком или мусором. В силу своих национальных особенностей Куйра говорил несколько увлечённо, в силу пистолета, который был со мной в оперативной кабуре под пиджаком, я также увлечённо отвечал. Уже после пятнадцати минут нашего задушевного разговора я стал подумывать моего нового друга Куйрасолтана завалить. Не потому, что он чеченец и разбойник, а просто, чтобы опередить его. Судя по некоторым идиоматическим оборотам, у него были такие же планы в моём отношении. Я уже держал руку слева под пиджаком, как вдруг в беседу вклинился сорокапятилетний джентльмен, представившийся Алексеем:

– Куйра, мы тут все собрались, чтобы поздравить Нину с Днём Рождения, а ты ссору устраиваешь. Зачем? Не огорчай меня, пожалуйста, не стоит.

Чего-чего, а такой реакции на эти слова от Куйры я не ждал настолько, что чуть не проглотил дымящийся у меня во рту окурок. Куйра встал:

– Алексей, уважаемый, простите меня, я не хотел Вас огорчать.

Потом обратился ко мне:

– Э, брат! Я много лишнего сказал. Так мужчина не должен себя вести. Не злись. Нина, золотая моя! Я хочу выпить за твои снова восемнадцать, и чтобы ты выбрала себе самого достойного мужчину!

Все выпили, после чего Алексей встал:

– Нина, детка, я присоединяюсь к поздравлениям и прощаюсь, – нам с Юрой пора.

Он подошел ко мне, взял меня за локоть и вывел в прихожую:

– Уходишь вместе со мной. Не обсуждается.