Могила Густава Эрикссона

Из мусорской я выбрался, и выбрался блестяще, а вот партия, кажется, проиграна. В ближайший час Коростель подтянет моего малохольного майора к себе и устроит ему правку, а попросту спросит: «Что сделано?» Усаневич на стойкого оловянного солдатика явно не похож. Не знаю, чем можно пригрозить в маленьком болотце такому головастику, но, думаю, найдётся чем. И уж если он со мной на фу-фу поплыл, тут он поплывёт по-настоящему. И максимум часа через два Коростелю будет понятно, что никакой я не вор в законе, а всего лишь отставной подпол. А дальше на арену цирка выходят два клоуна – Рыжий и Белый. И к концу дня я имею все шансы стать кормом для барсучков, лисичек и ворон. Или выплыть на свет божий из Оки где-нибудь в районе Рязани.

Так, а что у нас теперь с перспективой отжать пять лям? А вот эта перспектива в свете вышеизложенного стремиться к нулю. Итак, игра проиграна, стоит признать поражение. Как там сказал Рамаз? «Бросай всё и возвращайся. Деньги того не стоят». А что, Рамаз парень человечный и мудрый, не зря его Лёха так ценил. Значит, надо послушаться Рамаза.

Я глотнул ещё 50 грамм коньяка, выкурил сигаретку и стал не спеша и тщательно собирать вещи. Торопиться некуда – в запасе у меня целый час, а там – такси и до Коломны.

Когда я уже был готов выходить, в дверь настойчиво постучали. «Эх, чёрт, не успел!» – я достал из кармана куртки выкидуху, из которой выскочило приличной длины лезвие, и двинулся к двери.

Из-за двери вместе со стуком раздался богатый обертонами серебристый баритон:

– Есть ли кто? Откройте, пожалуйста! Мне нужно с Вами поговорить.

Хороший опер должен уметь вычислять незнакомого человека по малейшим нюансам, в том числе и по голосу. Вроде бы я этим искусством владею. Тем большим было моё удивление. Но сомневаться времени не было. Я убрал выкидуху и открыл дверь.

Опаньки! Такого я не ожидал. Теперь мне нужно было удивить моего неожиданного гостя, чтобы мы были квиты.

– Простите, святый отче, и благословите!

Стоявший на пороге деревенский батюшка с длинными тёмными волосами, выбивавшимися из-под скуфьи, с окладистой и ухоженной тёмной бородой, высокого роста и могучего телосложения, не ожидал такого приёма, как я не ожидал его визита. Но быстро нашёлся и нараспев произнёс своим густым баритоном:

– Бог простит! Бог благословит!

Он, не торопясь, перекрестил меня, а я опять решил его ошарашить – схватил благословляющую руку и с жаром приник к ней, после чего лобызнул его в плечо:

– Христос меж нами!

– Был, есть и будет! – ответил совсем уж удивлённый батюшка.

– Милости прошу, входите!

– С удовольствием, сыне. Говорили мне, что я найду здесь злого разбойника, а нашёл здесь друга доброго.

– Как обращаться к Вам, отец мой? – спросил я, улыбаясь своей самой искренней улыбкой.

– Отец Геннадий. Я настоятель здешнего Успенского собора, может быть, Вы его видели.

– Чудесной красоты церковь, отец Геннадий. Вот только в ремонте она нуждается.

– Вот об этом я и пришёл с Вами поговорить, сын мой.

В это время глаза отца Геннадия, очень живые и немножко с хитрецой, наткнулись на ещё почти полную бутылку «Хеннеси», стоявшую у меня на тумбочке.

– А не выпить ли нам коньячку, отец Геннадий? Чтобы разговор наш живее пошёл?

– Ну, если Вы от чистого сердца предлагаете, то можно… Разве что немножечко совсем.

Я моментально наполнил стаканы. Отец Геннадий взял свой, пристально взглянул на художества, покрывавшие мою руку, и сказал:

– Как приятно, что человек с таким сложным путём жизненным нашёл свой путь к Богу.

– А мне очень приятно познакомиться с Вами, батюшка.

Мы выпили. Отец Геннадий, казалось, собирался с мыслями. Наконец, он начал, и баритон его серебрился, как река на солнце.

– Сын мой, не в праве я судить. Не суди, да не судим будешь. Времена сейчас сложные и не богоугодные. Каждый живёт, как может. Я не святой, и Вы не святой, а кто сейчас свят? И всё же хочу сказать Вам: неправедное дело Вы затеяли. Я ни в коей мере не оправдываю Олега Любомировича, но поймите: вокруг него в нашем Богом забытом городке слишком много людей подъедается. А Вы, если получите с него эти 28 миллионов, сколько людей оставите без пропитания?

Меня чуть не шибануло:

– Сколько-сколько, отче, я с него получу?

Тут настало время дивиться отцу Геннадию:

– Как сколько? Он мне сказал, что речь идёт о 28 миллионах.

Взаимному удивлению не было предела. Я снова разлил коньяк по стаканам, мы выпили, и поскольку я был шокирован, позволил себе полную бестактность.

– Мне кажется, отче, Вас здорово ввели в заблуждение как по поводу размера суммы, о которой идёт речь, так и по поводу меня.

«Вон живёт он, – люди часто врут, -

Все святыни хая и хуля».

А меж тем я чист, как изумруд,

И в душе святого – до хуя! *24

– Ха-ха-ха! – зарокотал отец Геннадий. – Губерман?

– Он самый.

– А Вы часом не того… Не еврей?

– Что Вы, бригаденфюрер, я – русский!

– Ах-ха-ха! – по всему было видно, что хитрый священник нашёл во мне родственную душу. – Смешно!

Мы выпили ещё по стаканчику за Губермана и его гарики, после чего я решил, что пора брать инициативу в свои руки.