Мои

Орудием осуществления русской миссии, сохранения и распространения православной веры служит государство: русское православное царство. В письме своему другу Майкову из Женевы в марте 1868 года Достоевский писал: «Наша конституция есть взаимная любовь Монарха к народу и народа к Монарху. Да, любовное, а не завоевательное начало государства нашего (которое открыли, кажется, первые Славянофилы) есть величайшая мысль, на которой много созиждется. Здесь я за границей окончательно стал для России, — совершенным монархистом. У нас если сделал кто что-нибудь, то, конечно, один только он (да и не за это одно, а просто потому, что он царь, излюбленный народом Русским, и лично, и потому что царь. У нас народ всякому царю нашему отдавал и отдает любовь свою, и в него единственно окончательно верит. Для народа — это таинство, священство, миропомазание). Западники ничего в этом не понимают, и они, хвалящиеся основанностью на фактах, главный и величайший факт нашей истории просмотрели».

Отношения между властью и народом, по глубокому убеждению Достоевского, должны основываться не на общественном договоре, не на конституции и парламентаризме, а на «соборности», братской общине во Христе, которая делает государство воплощением самой идеи народа.

Идеальное развитие государства Достоевский видит в теократии. В «Откровении Иоанна» было предсказано теократическое царство: грядущее мировое правительство праведников под правлением Христа. Иван Карамазов выражает точку зрения своего автора, когда говорит, что государство должно слиться с церковью, чтобы гражданский суд был подчинен суду Божию. Там, где государство и церковь едины, преступнику не будет места, чтобы скрыться от наказания. Расплата будет ждать его и в этом мире, и в том, что приведет к прекращению всех преступлений. «По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более».

Достоевский искренне мечтал о том, чтобы все народы земли, происходящие от Сима, Хама и Иафета, объединились в братское единство. Единственную и неизбежную предпосылку он видел в союзе во Христе, но только в русском православном Христе.

***

На метафизической карте «русской идеи» границы православной веры и Российской империи тождественны. «Неверные» всех мастей окружают православную твердыню и жаждут христианской крови, а царь и его крестьяне-христиане готовы жить и умереть в духовном единении за свою православную веру, сражаться за святую родину и жертвовать всем. С русскими победами территория истинного христианства расширяется, с поражениями — сокращается. «Неверные» страны мешают России распространить свою бескорыстную христианскую политику на Европу и Азию и тем самым выполнить ее богоносную миссию.

Достоевский приветствовал в «Дневнике писателя» победы генерала Скобелева в Средней Азии: «Пусть… в миллионах народов, до самой Индии, даже и в Индии, пожалуй, растет убеждение в непобедимости белого царя, и в несокрушимости меча его… У этих народов могут быть свои ханы и эмиры, в уме и воображении их может стоять грозой Англия… Но имя белого царя должно стоять превыше ханов и эмиров, превыше индейской императрицы (так Достоевский пинает походу королеву Англии. — М.Ш.), превыше даже самого калифова имени. Пусть калиф, но белый царь есть царь и калифу».

Для Достоевского внешняя политика царского правительства была политикой христианской и нравственной. Европейские государства, бросая вызов России, выступают против истины и Христа и в конечном итоге наносят вред себе и ставят под угрозу собственное будущее.

С началом Балканской войны в 1876 году открылись перспективы реализации «русской идеи». Мечты Достоевского, казалось, стали сбываться. Царское правительство поддержало освободительную борьбу славянских балканских народов и объявило войну Османской империи. Цель была ясна: пришло время освободить колыбель правой веры — Константинополь.

В русском обществе война вызвала бурю энтузиазма. Добровольцы тысячами устремились в Сербию из России, чтобы помочь своим православным братьям. Достоевский, охваченный мессианским восторгом, считал эти события предзнаменованием скорого исторического поворота к новой христианской эпохе. Его «русская идея» — для многих россиян с либеральными «западными» взглядами вредная утопия — становилась реальностью. Праведная православная империя вступила в «священную войну» против «неверных» как великая христианская защитница всех славянских народов. Избранный русский народ пришел на помощь своим братьям во Христе.