Мой адрес – Советский Союз!

Слушал их и думал, какой сегодня насыщенный знаковыми знакомствами день. Сначала братья Стругацкие, теперь вот Тарковский с Кончаловским. В прежней своей, первой жизни я о подобном не мог и мечтать. Жил себе тихо-мирно, никого не трогал, возился с техникой… А к финалу своего существования и вспомнить-то нечего оказалось. Сейчас же за полтора года уже столько всего случилось, что даже не верится, что всё это было со мной. Ан нет, вот сижу в ресторане Центрального дома литераторов, в легендарном месте, за одним столиком с самим Тарковским… Ну и Кончаловским, что-то он у меня в качестве какого-то бонуса вырисовывается постоянно. Согласен, Тарковский – фигура неоднозначная, некоторые его фильмы я больше одного раза смотреть не мог, но если уж в моей истории всё мировое кинематографическое сообщество считало его гением, то мне ничего другого не остаётся, как с этим мнением согласиться. Хотя, будь моя воля, я бы в картинах Андрея Арсеньевича добавил экшна, голливудщины. Недаром же народ уходил с сеансов, не в силах выдержать эту мутотень. Нужно и о простых людях иногда думать.

– Дану-Дана, ай да-ну, да-ну, да-най…

В зал ввалились цыгане – усатый мужик в красной рубахе и расписной гитарой в руках, и парочка молодых цыганок в ярких нарядах. Женщины пели и плясали, взмётывая подолы своих многочисленных юбок, цыган аккомпанировал на гитаре. Тарковский неожиданно вскочил и принялся приплясывать, лупя себя ладонями по ляжкам. Пытался поднять ногу, согнув в колене. И ударить, видимо, по щиколотке, но подвело равновесие, и он едва не свалился – я успел его поддержать под локоть и усадил обратно на стул-кресло.

– Держите, чавелы!

Он вытащил из кармана несколько десятирублёвых купюр, которые моментально исчезли в лифах цыганок.

– А ну-ка, ромалэ, одолжи инструмент на пару минут!

На меня накатило какое-то пьяное веселье. Я выхватил у цыгана гитару. Семиструнная… Ну да ничего страшного, из чистого интереса освоил когда-то и такой инструмент.

– Исполню кое-что свежее, – заявил я присутствующим. – Евгений Покровский умеет не только патриотические песни сочинять.

Двойной проигрыш, и я запел:

Я не ною о судьбе,Лучшее храня в себеИ признанием тебеДосаждая.Привыкая к боли ран,Я прощу тебе обман,Ты ж, как в песне у цыган,Молодая.Э-э-эх, молодая.

Ну да, песня Ефрема Амирамова «Молодая». Этакая ресторанная цыганщина, в самый раз. Пока пел, цыгане начали прихлопывать в такт, а за ним и Тарковский. Кончаловский наблюдал за всем этим со снисходительной ухмылкой.

Закончив исполнение, вернул гитару законному владельцу.

– Ай молодца! – хлопнул меня по плечу Тарковский. – Да ты правда талант!

– Такие песни сочинять много ума не надо, – скромно улыбнулся я.

– Э-э, не скажи…

Но его прервал цыган:

– Дорогой, что за песня? Почему раньше не слышал?

– Да я недавно её сочинил, вот и не слышал, – нагло заявил я.

– Разреши, буду её исполнять! Богом молю!

Казалось, цыган сейчас рухнет на колени. А мне что, жалко? Понятно, с его исполнения я вряд ли дождусь авторских, ну и хрен с ним. А по возвращении в Свердловск загляну к дружку своему Серёге Зинченко, презентую новую вещь, а потом сразу запатентую. Пусть потом во всех ресторанах страны звучит.

Быстро накидал слова в блокноте на паре листов, вырвал и отдал цыгану. Уж музыку он, по его словам, запомнил, похвалился, что слух и память на музыку идеальные. А когда троица исчезла, Кончаловский спросил друга:

– Андрюша, у тебя на такси хоть осталось?

Тот зашарил по карманам, нашёл немного мелочи. Пьяно мотнул головой.

– А у меня…

Кончаловский тоже пошарил по карманам, выудив из них в общей сложности десятку и три рублёвых купюры, да, как и у Тарковского, нашлось мелочи, как выяснилось, почти на рубль. Озадаченно крякнул, посмотрел на товарища.

– Андрюша, нам даже не хватит расплатиться за ужин. Мы сожрали и выпили рублей на двадцать точно.

– В долг простят.

– Неудобно как-то…

Похоже, Тарковского как-то резко накрыло. Не то что он вдруг оказался, как говорится, в зюзю, но взгляд его стал мутным, а движения раскоординированными. Кончаловский выглядел получше, и в принципе, мог помочь другу добраться до дома. Я так его и спросил, на что получил утвердительный ответ.

– Свои деньги оставьте, ещё пригодятся, а за ужин я заплачу, – сказал я, доставая кошелёк и отыскивая взглядом официанта Жору.

– Нет, нет, – замотал головой Тарковский. – Я не позволю…

– Андрюша, так будет лучше. А этому молодому человеку мы долг вернём. Я сейчас запишу номер его телефона… Евгений, как с тобой созвониться? – перешёл ан «ты» Кончаловский.

– Да не стоит…

– Нет, напиши свой номер!

Пришлось второй раз за вечер использовать салфетку вместо бумаги. Тут как раз Жора нарисовался. Выяснилось, что режиссёры поужинали на 17 рублей 40 копеек. Я дал официанту двадцать, включая чаевые.

– Обязательно верну, – пообещал Кончаловский.

– Я верну! – заявил покачнувшийся Тарковский.

Я же придержал донельзя довольного чаевыми официанта: