«Мой дорогой, старинный, но вечно молодой друг, Давид Бурлюк!». Письма художников к Д.Д. Бурлюку

Пользуясь улучшением здоровья, собираюсь летом окунуться в Москву и её окрестности – побродить по «старому», посмотреть «новые» – а того и другого хватит на целую человеческую жизнь, а не только на то короткое время, которое мой возраст мне предоставляет. Правда, говорят, что «инфаркт» – болезнь, от которой выздоравливают, а кроме этого навязавшегося инфаркта ни на что ещё не могу пожаловаться: пишу (кистью) ещё без очков, слух, как в юности, не знаю ревматизмов, ни иных болей, память отличная. Это, мои дорогие, ответ на ваш милый вопрос «как здоровье?».

К сожалению, у меня нет фотоаппарата, да ни у кого из друзей нет, а то бы выслала вам снимки. Мой друг, приезжавший из Парижа, меня снял – прошу его выслать мне снимки для пересылки вам.

Помните, Додя, дом на Сухаревке, в котором бывали у меня и вы, и Маяковский: он чудесно сохранился – что значит изразцы! Такой и стоит себе – зелёный и нарядный. А как Володя над ним когда-то подшучивал: он говорил, что дом этот построен либо сумасшедшим, либо пьяным. А мне приходилось нехотя сознаться, что дом построен женщиной-архитектором[339]. А вышло так, что этот дом удачно справляется с таким врагом, как время.

Ну, совсем я с вами, дорогие друзья, разболталась, забываешь отделяющее нас расстояния, и кажется, что вы совсем близки. Не знаю, писала ли я вам, что от моей квартиры ничего не осталось, ни большой скульптуры Конёнкова «Фавн», ни портретов, ни мебели. Остался один единственный волей Судьбы уцелевший грузинский глиняный кувшинчик, подаренный мне некогда Маяковским… Стоит он теперь у меня и фигурирует в моих последних натюрмортах. Писала ли я вам, что у меня находится и «посмертная маска» Маяковского? Ах, как многое хотелось бы вам рассказать – но для этого нужна бы была целая книга, а не маленький листок почтовой бумаги.

Крепко вас, дорогие друзья, целую и шлю сердечный привет всей вашей семье.

Ваша Женя Ланг

3. Ф. 372. К.13. Ед. хр. 15. Л. 5–6

Москва, 26 мая 1964

Дорогие друзья Маруся-Додя!

Большое спасибо за полученные мною сегодня ваши очень интересные издания. В английском тексте довольно удачно разбираюсь! Спасибо за снимки картин моего друга в искусстве, того, кого Маяковский так нежно называл: «Додичка».

Как мы пространственно далеки друг от друга и как близки по воспоминаниям прошлого, по столь разно, но одинаково богато прожитому жизненному пути, освещённому Солнцем Искусства, подчас жестоко опалённому… Да, были мы, все трое, «утверждающие себя натуры».

На днях был у меня Вася Каменский и рассказал, что получил от вас ваши издания – я была уверена, что тоже на днях получу – и не ошиблась. Ещё раз спасибо!

На днях отпраздновала своё 74-летнее рождение. Даже удивительно, сколько лет прошло с того дня, что я на Кузнецком мосту появилась на этот столь странный и многогранный свет. Было у меня в этот день много гостей: старых друзей и новых, приобретённых за последние 3 года. А мысленно и вы были со мной – мои старые друзья, вновь обретённые после долгой разлуки.

До чего же мне нравится ваш дом под Нью-Йорком: в нём что-то от Родины, и какие густые подсолнухи! Знаете, Додя, на моей выставке тоже будут подсолнухи (и тоже «во весь рост»), – эти тянущиеся к солнцу цветы всегда были близки моей душе.

Получили ли вы моё предыдущее письмо, в котором писала, что разыскала дом, в котором жил в переулке на Петровке Маяковский? Длинный, двухэтажный, такой ужасно старый дом…

…Я помню старый дом,с широкой лестницей,с завешанным окном…[340]

А мне хочется переделать последнюю строку и сказать:

и навсегда завешанным окном.

Мой «инфаркт» переходит, наконец, в стадию зарубцевания, я даже начала опять серьёзно работать, готовлю к осени или зиме свою выставку в «Доме литераторов». Подумать только, что имела свои выставки много раз в Париже, в Ницце, в Монако, в Шамбери (Савойя), в Брюсселе – а вот в родной Москве дебютирую в 74 года! (И даже речь о том, чтобы отложить выставку на 65-й год – и сделать её моим 75-летним юбилеем.)[341]

Лето – остаюсь в Москве. Очень хорошо на моём 8-м этаже – много, много московского неба и вид на 3!!! небоскрёба, когда они зажигаются по вечерам своими несчётными окошками – я их называю «моими ёлочками».

Крепко вас целую обоих, милые друзья

Ваша Женя Ланг

Р. Кент[342]

Письмо Рокуэлла Кента к Д.Д. Бурлюку от 1 февраля 1958 года

1. Ф. 372. К. 17. Ед. хр. 97. Л. 1

1 февраля 1958

Уважаемый г-н Бурлюк,

Я слишком плохой корреспондент, так как вовлечён во множество занятий и трудно найти время для дружеского письма.

Я только что получил тёплое письмо от Вашего друга г-на Никифорова[343].

Он был на моей выставке в Москве, которая ему чрезвычайно понравилась[344]. Выставка, несомненно, уже закрылась в Москве, и картины сейчас должны быть в Ленинграде, на выставке в Эрмитаже. А из Ленинграда они поедут в Ригу.