Мой муж — чудовище

— Что внутри, это неправда. Бегите, бегите. Филипп! Бегите! Беги-и-ите-е!

Она начала метаться, я испуганно подскочила, растерявшись абсолютно, проснулась Юфимия, засуетилась, хотя правильнее было сказать — она просто была расторопна, осторожно отстранила меня, положила на лоб Летисии мокрую тряпку, прижала плечи моей несчастной горничной к кровати. Летисия перестала кричать, заплакала, и я чувствовала, что плачу тоже.

— Она всю ночь так, миледи. Зовет на помощь, Филиппа этого, кричит «нельзя, сюда нельзя», отмахивается, плачет, зовет вас, просит, чтобы вы убегали…

Она смотрела на меня так просяще, что я сдалась.

— Карета остановилась, потому что Филипп увидел дерево, пошел убирать его с дороги, а потом кто-то закричал. Филипп зацепился за сук, не успел прибежать. А Летисия… когда мы остановились, она вышла посмотреть, что случилось, я услышала вопль, и Летисия вернулась в карету и крикнула мне бежать… Я убежала.

— Ясные создания да помилуют нас, — пробормотала Юфимия.

— И кто-то угнал карету вместе с Летисией, — продолжала я. — Филипп не рассмотрел, кто правил…

Я не слышала тогда больше ни криков, ни каких-либо звуков. Я бежала, спасая жизнь. Возможно, начни у меня пушки над головой палить, я бы и их не услышала тоже…

— Он зашел ночью, смотрит, — поделилась Юфимия, — Филипп-то, а она глаза открыла, глядит на него и не видит, и зовет. Он ей — я здесь, здесь, все хорошо, ее милость жива, а она все кричит…

— Она спасла мне жизнь, — я уже не сдерживала слезы, — а ей никто не пришел на помощь. Может быть, она считала, что Филипп тоже мертв. А кто смог? Куда «сюда нельзя»?

Юфимия сменила Летисии компресс, зажгла какие-то ароматные палочки, переставила на столе свечи и все мне не отвечала, а я ждала. Я задала очень важный вопрос и проявила упрямство. Юфимия села, погладила Летисию по руке. Что-то было не так, рука ее была красная и словно горела.

— Ох, ваша милость, — наконец подала голос Юфимия, — поверьте мне во имя Ясных, вам этого лучше не знать.

Глава двенадцатая

— Почему?

— Потому что его милость велит меня выпороть, если я вас напугаю, вот почему, — отрезала Юфимия. Мне показалось, она сама выпорола бы и меня как крестьянскую девочку за излишнее любопытство. — Потому что сказки, ваша милость, до добра не доведут.

— Сказки? — Я достала из кармана платья платочек, вытерла слезы. — А кто ответит, сказки это или легенды? Или… факты, Юфимия?

Она пристально смотрела на Летисию, продолжая гладить ее руку. Я не собиралась отступать.

— Вы знаете, что оборотни не заходят в дома? — проворчала Юфимия. — Так вот… говорят, что ради истинной заходят.

— Истинной чего? — переспросила я и нахмурилась. В самом деле это смахивало на выдумку. — Юфимия, оборотни не сказки, это темное прошлое, еще живы те, кто помнит ту войну и те жертвы.

— Оборотнями не рождаются, — пояснила она, поджав губы. — Если только он не найдет свою истинную, и тогда… Миледи, это так мерзко.

— Нет, продолжай, — велела я. Но и так уже догадалась. — Найдет свою истинную — любовь? Кого? И ребенок, родившийся от этой связи, будет оборотнем?

— Очень мерзко, — повторила Юфимия.

— А если истинная не будет согласна, что тогда? — поинтересовалась я. Что — я тоже догадывалась. Как и знала то, что селянки, по рассказам прадеда, очень любили прикрывать свой грех оборотнями, но вот рождавшиеся дети были вполне обычными, разве что похожими не на мужей.

Да, это действительно напоминало нелепую сказку. Но если Юфимия всю жизнь прожила здесь, ничего удивительного. Чем еще развлекаться крестьянам, как не глупыми байками.

— Это мерзко, ваша милость.

Я едва не топнула ногой. Юфимия оказалась упрямой. Но нас прервали, к великому моему неудовольствию и облегчению одновременно.

— Доктор, — известил меня Томас. При этом он так посмотрел на меня, что я поняла — в этом доме у меня появился если не друг, то сторонник. Ему, наверное, не терпелось еще что-нибудь приготовить. А доктор, мокрый от снега, обдав меня запахом табака, быстро прошел в комнату и начал гонять Юфимию — дать свет, принести горячую воду.

Я вышла, прикрыв за собой дверь. Томас поклонился.

— Мне так жаль, миледи. Вашу служанку, — произнес он. — Она хорошая. И еще, я хотел вам сказать, что я... мы… мы с Джаспером очень рады, что вы теперь в этом доме хозяйка. Вы же будете еще готовить, правда?

— Обязательно, — улыбнулась я. Мне не хотелось притворяться с этим мальчиком, поварята были искренними и, как я видела, им нравилось то, чем они занимались. — Ты хочешь стать поваром?

— Очень хочу, — горячо заверил меня Томас. — И я, и Джаспер. Мы кузены. Его родители умерли, и отец с матерью взяли его к нам, у нас была пекарня, а потом и постоялый двор, а потом и отец умер, а матери пришлось все продать, она совсем неумелая распорядительница. А мы с Джаспером захотели продолжать учиться. Только господин Алоиз плохой учитель. Резать и посуду мыть я еще при отце прекрасно умел.

Я его понимала. Мне тоже было бы не слишком радостно, если бы меня лишили любимого дела… например, мой муж запретил бы мне готовить или заниматься садом.