Мой неожиданный сиамский брат

«Совсем страх потеряли, — подумал Громыко. Что в обычных институтах вся профессура спала со студентками и аспирантками, было давно известно. Девушкам защититься без этого было практически невозможно. — Но такие люди — и в Институте Марксизма-Ленинизма… Моральное разложение, тем более в таком ответственным месте. По правилам — сразу клади партбилет на стол и пошел отсюда. Подбросить, что ли в Политбюро идейку, что в ИМЛ не все благополучно… тем более — сейчас. А то совсем страх потеряли…»

Академик медленно оделся, подмигнул Громыко и предложил пройтись.

— Заходите еще, Петр Александрович, — с намеком сказала медсестра.

— Обязательно зайду, кисонька. Обязательно…, - ответил Родионов.

Дверь закрылась.

И они не торопясь пошли по коридору.

— С ума сошел? — наконец спросил Громыко.

— Да ты что, Андрей Андреевич, дело-то житейское…

— Ты цитатой Ленина прикройся, — грубо оборвал его Громыко, — Из цитатника Ленина, который твои девятый год готовят, и все никак закончить не могут.

Родионов[1] промолчал. Аморалка — такое дело, за которое и соратники могут приложить по полной программе. Особенно в настоящее, трудное для всех время.

— Ну не злись, Андрей Андреевич. Бес попутал.

— Мне то что… — внезапно успокоился Громыко — тебе перед товарищами по партии отвечать, не мне…

— Товарищи партии… да-а, — протянул собеседник. — Ты мне лучше скажи конкретно, товарищ Громыко, как член партии члену партии — вот что у нас сейчас в партии и стране происходит, а?

Легкомысленная интонация и непристойные намеки не соответствовали серьезности обсуждаемого вопроса. Громыко застал еще те времена, когда за такие разговоры, да что там — за намеки на них можно было получить «десять лет без права переписки», поэтому посмотрел на Родионова так, что тот невольно поежился.

— Ну и что в ней такое происходит? Ну-ка, поясни, чего я не знаю…

— А то ты не знаешь. Генерального секретаря словно подменили…, заслуженные кадры шельмуют. Республиканские партии разгоняют… Новый тридцать седьмой готовят?

— Охренел? — уже не сдержался бывший министр иностранных дел, непроизвольно оглядываясь, и снова посмотрел на замдиректора. Да так, что тот испугался уже по-настоящему.

— Да ты чего, Андрей Андреевич… — заканючил Родионов. — Я же преданный делу партии человек…. Понимаю, как дела делаются… Но и ты пойми — нельзя так с партией. Полный отказ от ленинской политики партийного строительства, дискриминация национальностей. Так и до отмены союзных республик дойдет. Волюнтаризм. Кончится, как у Хрущева. Или ты так не думаешь?

— А еще кто так думает? — надавил на собеседника Громыко.

— Многие, — попытался уклониться Родионов, но не выдержав пронзительного взгляда «мистера Нет», ответил. — Например, Кунаев, еще — Кравчук и Титаренко с Украины, Багиров и Везиров из Азербайджана, Демирчан, Арутюнян…

— Понятно, — неожиданно оскалился в подобии улыбки Громыко. — Сколачиваете оппозицию?

— Какая оппозиция, Андрей Александрович, вы что…, - совсем перепугался Родионов. — Просто собирались единомышленники, обсудить происходящие события в порядке партийной демократии…

— Ладно, ладно, не тушуйся, — подбодрил его Громыко. — Не вы одни волюнтаризм и нарушение партийных норм разглядели. Значит так… — и он начал инструктировать своего будущего союзника, где, как и когда собрать сторонников. Одновременно думая: — «Соратники, вашу мать так… Плечом к плечу… Противно, но придется терпеть эту мразь… пока. Но погодите, сволочи. Вот возьмем власть, я вам все прегрешения припомню. Вот тогда увидите, что такое настоящий тридцать седьмой, самки собаки…» — в тоже время в глубине души понимая, что ничего он им не сделает. Потому что придя к власти, все равно надо на кого-то опираться. И придется терпеть эту слизь рядом с собой.

— Все понял? — грозно посмотрев на Петра сверху вниз, закончил инструктаж Громыко.

— Да, Андрей Андреевич, — подобострастно закивал Родионов.

«Еще на колени упади, сволочь, — брезгливо подумал Громыко. — Нет, с такими кадрами каши не сваришь. Ладно, лишь бы до нужных людей весточку донес, а там…» — Через два месяца Он в Узбекистан решил отправиться. К этому все планы и привязываем. Ясно? Ну, бывай…

Пожав холодную и потную руку внешне совершенно впавшего в прострацию академика, Громыко развернулся и пошагал к себе в номер.