Мой номер — первый

Сватя не обладал особой техникой, фокусов с мячом не проделывал. Сам он в шутку говорил, что для обманного движения ему требуется городская площадь, хотя бы небольшая.

Но не за это ценили Сватоплука в команде. Не знал он равных себе в том, что освоил по-настоящему. Его козырями были идеальная игра в обороне, умение сыграть позиционно, прыгнуть выше соперника и сыграть головой, причем нередко и в атаке. Славился он и отбором мяча. Не боялся упасть и выбить мяч в подкате. Его бедра вечно покрывали ссадины. Не боялся рисковать даже на тренировках. Раскрываясь в подкате, не боялся, что ему наступят на выставленную ногу или прыгнут на него со всего размаха. Другого в такой ситуации могли бы увезти в больницу со сломанной ногой. Сватя же только отряхивался, подпрыгивал на месте и... продолжал играть. Его кости выдерживали все. И сам он был, как сук могучего дерева, опаленного солнцем и ветрами.

Никогда не опускался до игры недозволенной, выходящей за рамки правил. Удивительно, но факт. И пусть не кажется странным, что получил он ран больше, чем «раздал»: ведь каждую атаку встречал с открытым забралом, не уходя в сторону, не отступая. Если нападающий замахивался для удара — не подставлял спину. Принимал мяч на себя, не страшась боли.

Разговаривал мало, держался спокойно. А если что-то говорил, то всегда к месту. Обладал каким-то особым, характерным лишь для него юмором. О хорошем настроении в команде заботились иные весельчаки. Но когда предстоял матч с грозным соперником и смеяться не хотелось (все мысли были заняты поисками «ключиков» к противнику), вдруг Плускал с совершенно серьезной миной заключал:

— Ладно, загоню четыре штучки — и на заслуженный отдых!

К нам, голкиперам, Сватоплук относился как к своим. В игре мы непременно помогали друг другу (а иногда Сватя даже становился... вратарем). В ту пору, когда заменять стражей ворот не разрешалось, он не раз натягивал на футболку свитер и бросался за мячом, как заправский голкипер. Выступал в такой же роли и на тренировках.

В матчах держался хладнокровно, осмотрительно.

В 1964 году мы впервые проводили тренировочную игру (в Карловых Варах) при искусственном освещении. Это была новинка, и не все было отлажено. С непривычки плохо виделось поле и все происходившее на нем. Сватя, успокаивая меня, уверял, что он видит вполне нормально. Вскоре он покинул оборонительную линию и подключился к атаке. Ему в штрафную адресовали невысокий мяч. Трибуны замерли в ожидании — ведь Плускал входил в серебряную команду чилийского первенства мира и был включен в состав символической сборной мира. Мяч, однако, шел ниже головы. Сватя пытался пробить с лета, но промахнулся (даже не задел мяча). Трибуны разочарованно зашумели. Сватя же вернулся на свое место в обороне, а пробегая мимо скамейки, крикнул Вейводе своим громким голосом, который, вероятно, был слышен на трибуне:

— У кого с собой фонарик? Я бы посветил!

Реплику эстрадного конферансье оценили: на трибунах захлопали в ладоши.

Он умел успокаивать команду. И меня как вратаря. Это было аксиомой: через Плускала не прорваться никому. И я, стоя в воротах, не сомневался, что при угловых и навесах в штрафную Сватя сыграет головой безошибочно, если я не сумею принять мяч в верхней точке. Пространство мы делили пополам. Сравняться с ним в игре головой, вероятно, было под силу только Яну Поплухару.

Играя головой, Плускал мог решить и судьбу матча. Если у нападения игра не клеилась, он набегал из глубины поля или незаметно приближался, к штрафной соперника при розыгрыше углового. С разбегу наносил удар головой с такой силой, что позавидовать ему могли бы многие нападающие. Мог пробить по мячу головой и с дальней дистанции (его опасались, даже когда он находился за пределами штрафной). Соперники из других команд знали особенности его игры. Когда он начинал незаметно смещаться к штрафной при угловом, предупреждали: «Смотреть за Плускалом, у него на голове бутсы!»

Опекал его обычно лучший специалист по игре «на верхнем этаже» (а нередко и двое). Держали как могли: блокировали, брали на корпус, хватали за трусы... В раздевалку Сватя возвращался, пошатываясь от усталости, побитый, помятый, как после приличной гулянки.

— Спокойно, спокойно! — слово, которое я чаще всего слышал от него в самых «каверзных» ситуациях.

То же, только по-словацки, говаривал Поплухар — еще один краеугольный камень наших оборонительных порядков.

В полуфинале Кубка Чехословакии 1964 года мы проиграли «Спарте» 0:3. Один гол забили по моей вине. Я выбрасывал мяч на Сватю. Окликнул его. Наверное, неточно выбросил мяч, а он, не увидев, не среагировал. Между тем подбежал Иван Мраз. Мой бросок в ноги противнику запоздал. Я ждал нотаций, которых заслуживал, но все молчали. Тишину нарушил Сватя:

— Не обращай внимания. Такие голы еще будут. Поехали дальше!

После матча попросил меня на полном серьезе:

— Кричи в следующий раз громче. Человек я уже пожилой и слышу не очень...

Никогда не ругал товарища по команде за ошибку, хотя, как известно, сгоряча можно наговорить такое!..