Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Однако политика Запада определялась Рузвельтом. Он решил против Германии и Японии. Находясь в зависимости от общественного мнения в США, он не мог точно определить момент вступления США в войну, но он виртуозно разыгрывал инструменты, постоянно приближавшие его к этой цели. Хотя он был полностью сосредоточен на непопулярной в США Японии, он ни на миг не упускал Европу из виду, и когда Гитлер, под влиянием японского нападения на Перл-Харбор и незадолго до него заявленного намерения Рузвельта в 1943 году предпринять вторжение в Европу, оказал ему любезность, объявив войну США, он установил приоритет европейского театра военных действий. Мы видели, как Рузвельт понуждал британцев к войне, заставив дорого оплатить помощь и, в конечном итоге, переняв положение в мире, в течение трехсот лет принадлежавшее Британской империи.

В этом состояла великая дилемма английской политики. У Великобритании имелось два варианта, а именно: договориться с Германией, скрепя сердце смирившись с тем, что рейх установится в качестве континентального гегемона и европейское равновесие будет сбалансировано между рейхом и Советским Союзом. Или же, и это второй вариант, с единственной целью свергнуть Германский рейх, пристать к США, рискуя при этом распродажей и распадом империи. Кажется, будто Чемберлен осознавал данную альтернативу; к такому заключению позволяют прийти его сдержанность по отношению к США и уклончивое, зачастую двусмысленное маневрирование в вопросе немецких ревизионистских требований.

Однако именно эта двусмысленная позиция британского правительства (Ванситтарт: «Надо заставить немцев теряться в догадках»[316]

) вызвала недоверие Гитлера и потребовала, по его мнению, более быстрых темпов консолидации позиции Германии. Антигерманская установка британского правительства во время уже описанного «майского кризиса» 1938 года, несомненно, значительно повлияла на переход к «более быстрым темпам». В начале апреля 1939 года Чемберлен заявил американскому послу в Лондоне: Гитлер точно знает, «что для него вероятность выиграть одним ударом тем ниже, чем больше времени он предоставит Англии и Франции для вооружения». Об этом сообщил Джозеф Кеннеди, посол США в Лондоне, американскому министру иностранных дел Халлу[317].

Здесь находится — как уже упоминалось — ключ к решению Гитлера установить «протекторат Богемии и Моравии» после того, как Польша отвергла германские предложения, а Липский, польский посол в Берлине, еще и подлил масла в огонь, заявив отцу, что дальнейшее преследование плана воссоединения Данцига с рейхом означало бы войну. Министр иностранных дел Польши Бек, как мы знаем, полностью ориентировался на Англию. Он тоже поддался очарованию Британской империи и значительно переоценил ее власть и возможности. Черчилль не испытывал никаких колебаний по поводу возобновления конфронтации с Германией — и, вместе с ним, не раздумывая, пошла на нее та группа, что уже годами противодействовала англо-германскому взаимопониманию.

Теперь Рузвельт взялся за их «припасенное». Первым делом им пришлось передать американцам базы в Карибском море («without valuable consideration», как выразился лорд Бивербрук, то есть без адекватной компенсации), для того, чтобы получить за них 50 эсминцев, 39 из которых поначалу явно не были готовы войти в строй. В декабре 1940 и — вновь — в марте 1941 года США направили соответственно по военному кораблю в Кейптаун, чтобы принять золото для оплаты поставок США в Великобританию. Дело шло об оплате поставок американцев, чтобы поддерживать их в хорошем настроении. Черчилль, сложив «all his eggs in one basket» («все свои яйца в одну корзину»), то есть полностью отдавшись в руки президента Рузвельта, должен был платить ту цену, которую назначит Рузвельт. Моргентау, министр финансов США, потребовал от представителя британского министерства финансов, Фредерика Филлипса, полный список британских инвестиций в Западном полушарии, систематизированный по показателям ликвидности. Как, интересно, должны были прозвучать в ушах Черчилля слова Моргентау, сказанные им Филлипсу:

«It gets down to a question of Mr Churchill putting himself in Mr Roosevelt’s hands with complete confidence. Then it is up to Mr Roosevelt to say what he will do!»[318]