Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Однажды на репетиции Лёша взял сцену, когда Медора с балкона бросает Конраду букет цветов. В руках у Ратманского лист с описанием сцены «по Н. Сергееву»: «Конрад читает букет и понимает зашифрованное послание». Там написано именно «читает», потому что каждый цветок имел свой смысл и зрители XIX века его знали. Ратманский мне: «Делайте». Я говорю: «Вы балетмейстер, покажите, что и как надо делать». Он встает, но ничего не может показать. Степаненко шипит: «Чего ты? Покажи!» – «Не буду я за него ставить…» И так постоянно происходило.

Лето 2007 года. Наконец дошли до сценических репетиций. Лёша вообще не понимал, где Турция, где Греция в «Корсаре», ему без разницы. Степаненко опять шипит: «Покажи, как надо». – «Не буду, люди должны книги читать».

Для постановки сцен боя пригласили фехтовальщика, тот придумал какие-то вольные комбинации. Мы с холодным оружием в руках: сабли, острые кинжалы. Ратманский даже не стал вникать в подобную мелочь, удалился.

А у меня по «Ромео и Джульетте» Л. М. Лавровского был опыт обращения с оружием в роли Меркуцио. Я фехтовальщику объяснил: «Получается, я выхожу на бой с шестью людьми. Если в день спектакля кто-то заболеет, поменяют человека, и он махнет не туда, кто-то прямо на сцене может получить серьезное увечье, остаться без глаза». В общем, я добился, чтобы постановщик придумал четкие комбинации, которые бы все начинались обязательно справа налево…

До премьеры осталось три дня с тремя вечерними генеральными репетициями при публике. Мы со Степаненко третий состав, но именно нас Ратманский поставил танцевать первыми. А сцена боя в гроте не поставлена, нет и большой сцены на корабле. Я говорю Ратманскому с тоской: «Лёш, что-нибудь покажи?» А музыкальные куски там гигантские. Он говорит: «Сам сделай что-нибудь!» И ушел.

Утром в день генеральной репетиции я начал придумывать эти куски, чтобы вечером не опозориться. Поставил adagio на корабле, потом бой, все куски отсутствующие – для себя, для Гали, для других персонажей. По иронии судьбы Ратманский в то время раздавал интервью, выступал на пресс-конференции, поражая мир своей эрудицией и тонким знанием аутентичного балета.

За нами со Степаненко эти сцены выучили остальные составы исполнителей. Думаете, кто-то сказал мне спасибо? По сей день в «Корсаре» Большого театра все идет, как я поставил тогда на скорую руку. Потому, когда я слышу рассказы про расшифровывание старых балетов, меня начинает трясти.

Степаненко тоже не оставила меня без сюрприза. Посмотрев видеозапись нашей генеральной, она себе не понравилась, пошла и отказалась от спектакля. Премьеру «Корсара» я танцевал 23 июня с Машей Александровой, с налета.

Оказалось, что на моей генеральной репетиции в зале присутствовал Юг Галь. Он зашел на сцену, обнял меня, поздравил с успехом, поцеловал на радостях. Галь уже не являлся директором Парижской оперы, но сказал: «Николя, в Париже будешь первым ты! Всё, даже не думай!» Потому что на январь 2008 года были запланированы гастроли Большого театра в Оперá Гарнье.

Я про себя посмеялся, а потом подумал: «Юг сказал, значит, так и будет!» Смотреть другие составы исполнителей «Корсара» Галь отказался, несмотря на настойчивые уговоры Иксанова, сказал, что они ему неинтересны.

Но впервые за границей я станцевал «Корсара» не в Париже, а раньше, в Лондоне на гастролях ГАБТа в конце июля 2007 года. На том спектакле кто-то, прямо в гримерной, подрезал резинки на моих туфлях. Обнаружил я это во время спектакля, когда полагалось поменять сапоги на балетки, в моем распоряжении была пара минут. Вот тогда я перенервничал. Спасли навыки шитья, полученные в детстве от няни…

68

Оттанцевав «Шехеразаду» и «Синего бога» в августе на фестивале «Русские сезоны», который в десятый раз проводился в Каннах Н. С. Михалковым, я полетел в Мадрид. В Королевском театре, Teatro Real, готовился гала в честь Майи Плисецкой. Я прилетел туда загодя, в течение недели путешествовал по разным городам, включая Толедо, побывал в Эскориале, обошел весь Мадрид с его музеями.

Плисецкая встретила меня с радостью, она прекрасно выглядела. В компании с Р. К. Щедриным мы завтракали, потом шли втроем гулять по паркам.

Я вспомнил, как, приехав в Тбилиси в 1993 году, побывал в квартире няни. Там все сохранилось на своих местах, вплоть до моего шкафа на веранде. Открыв его, я с изумлением обнаружил своих солдатиков, танки, машинки; две большие полки, обустроенные под игрушечный домик.

Украшением его интерьера по-прежнему служили две фотографии Плисецкой в роли Кармен, вырезанные мной в детстве из каких-то журналов: одна – поясной портрет с розой в волосах, вторая – где она сидит на стуле. Поразительно, но все это делалось мной в 5 лет, когда до балета мне было как до Луны.

Плисецкая… Красивая, дерзкая, породистая. Ее лицо меня всегда волновало и завораживало. В нем было что-то текучее и одновременно острое, щучье, но невероятно привлекательное. Не любить Плисецкую – это я вообще не понимаю.