Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Последние снимки, которые Леонид Тимофеевич сделал до нашей с ним встречи, относятся к 1980-м годам – это Московское хореографическое училище. Он там преподавал классический и дуэтный танец. Но потом Жданов положил свой знаменитый Nikon на полку на долгое время. В школе в те годы вообще никто не снимал, потому у меня практически нет никаких фотографий в пору ученичества. Вот жалость-то.

Жигачев решил вернуть Жданова в мир фотографии. Дальше знаю эту историю со слов И. П. Дешковой, моего педагога по истории балета в МАХУ, ставшую к тому времени PR-директором фонда «Новое Рождение искусства»: «Идею создать серию снимков „Николай Цискаридзе“ Леонид Тимофеевич воспринял с радостью. Он даже повеселел, ожил. Мы с нетерпением ожидали, когда же Жданов пойдет в театр. Но совершенно неожиданно все застопорилось.

Я позвонила Леониду Тимофеевичу, чтобы узнать, в чем дело. „Знаешь, Ирка, – кислым голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказал он, – я Цискаридзе снимать не буду. Он „зазвездился“. В школе прошел мимо меня и даже не поздоровался!“

Характер Жданова не из простых, если он говорил нет, значит, нет. Обдумывая план спасения проекта „Цискаридзе“, я сидела дома, рассеянно нажимая на кнопки телевизионного пульта. Внезапно на экране со значком ТВ „Культура“ появился Коля! Но главное – он был в очках! Я бросилась к телефону: „Леонид Тимофеевич! – завопила я. – Скорее включайте „Культуру“, там Коля в очках! У него же близорукость! Он потому с вами и не поздоровался в школе, что без очков был!“

Я услышала, как Жданов включил телевизор. Через несколько мгновений, которые показались мне вечностью, его умиротворенный голос произнес: „Завтра пойду снимать твоего Цискаридзе“».

17

Сначала Леонид Тимофеевич фотографировал меня в Большом театре. Щелкал, как говорится, без всякого удовлетворения. Сразу заявил, что надетый в тот день комбинезон-«песочник» режет линию моих длинных ног. Сказал, что придет еще раз.

В день появления Жданова в зале МГАХ, мы с В. В. Васильевым репетировали «Аlter Ego». Настроение у меня было скверное. Номер Владимира Викторовича отнимал массу времени и сил. К тому же я был страшно голоден, с утра ничего не ел.

Я уже собрался уходить, когда в проеме двери вырисовалась фигура Леонида Тимофеевича. Я понял, что мой завтрак-обед-ужин откладывается. Жданов тоже не выглядел бодрячком, оказалось, он битых два часа из соображений деликатности просидел в коридоре, ожидая конца нашей репетиции.

«Что вы хотите?» – устало спросил я Леонида Тимофеевича. «Ну-ка, встань мне в „Нарциссе“», – предложил он и пощелкал меня, одетого снова в комбинезон-песочник. Потом поинтересовался: «А еще что у тебя есть из одежды?» На стуле лежал мой светло-серый мягкого трикотажа костюм – штаны и кофта, не доходившая до пояса. Я напялил его из последних сил.

Перед моими глазами стоял мираж – большой, сочный, с золотистой корочкой стейк, и больше ничего!

«Коль, сними туфли и закатай штаны, давай в таком виде попробуем еще раз», – руководил Леонид Тимофеевич. В полнейшем изнеможении я постарался выполнить его просьбу. Тут лицо Жданова прояснилось и, хитро улыбаясь (он вообще был внешне похож на «Пана» М. Врубеля), он сказал: «А что еще можешь?»

Совершенно не соображая, озабоченный исключительно стейком, я собрался, из последних сил выдохнув: «Поза Меркурия». Раздался мягкий щелчок ждановского Nikon’а, которым он снимал Большой театр в течение 50 лет. «Всё», – заявил почему-то очень довольный Леонид Тимофеевич. Эпохальная, без преувеличения, фотосессия длилась всего несколько минут.

Увидев эти снимки, я был поражен. Никто не мог бы сказать, что их сделал человек в 80 лет, настолько они современны и прекрасны, лучшее, что Жданов как фотограф создал в последние годы своей жизни. Мне повезло, я успел вскочить в последний вагон уходящего «поезда», вскоре Леонида Тимофеевича не стало…

На основе этой фотосессии в Государственном музее А. С. Пушкина фонд «Новое Рождение искусства» устроил выставку с длинным, но очень знаковым и лестным для меня названием: «Хореограф – Фотограф – Танцовщик: Голейзовский – Жданов – Цискаридзе». В его залах, кроме моих больших, как картины – размером 120 × 70 см, – фотографий, были очень известные ждановские снимки Е. Максимовой в «Мазурке», В. Васильева и Н. Бессмертновой в «Лейли и Меджнун», потрясающие портреты самого К. Голейзовского, с которым Жданов очень дружил…

18

«Щелкунчик» для Овчаренко я-то выпросил, теперь предстояло приготовить с ним с нуля эту партию. В другой ситуации кто бы дал ему в Большом театре это станцевать на втором году работы?

Подготовка роли у меня всегда происходит по методу Семёновой – сначала география, то есть техническое освоение текста, а потом история, то есть нюансы. Географию мы приготовили, вбивал я ее жестко. Есть фотография, где я, схватив Артема за шевелюру, показываю, куда ему смотреть. Он злился, когда я стыдил его за непонимание элементарных вещей. Сказку Гофмана он так и не смог осилить. Гофман? Он вообще не понимал, что это такое.