Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Младший брат П. П. Мельникова, Алексей Петрович, состоя адъютантом при фельдмаршале Паскевиче, бывал часто в Москве по делу покупки для фельдмаршала имения Гомель, в котором числилось 17 тыс. душ мужского пола и которое принадлежало графу Сергею Петровичу Румянцеву{623}

, и по приязни с Цуриковым был в приятельских отношениях со мной и А. И. Нарышкиным. Эта связь с младшим братом П. П. Мельникова и давнее знакомство с женой его старшего брата вскоре сблизили нас. Я объяснил Мельникову причину моего приезда в Петербург, обещание графа Толя и неполучение ответа на мое представление и просил его совета, что мне делать. Мельников осуждал мой способ действий, находил, что являться с жалобой на своего начальника весьма неблаговидно, что я должен был бы употребить другие средства для выхода из-под начальства Шуберского и что я могу еще все поправить. Я возразил, что я никому из начальствующих лиц ни словесно, ни письменно не выражал ни малейшего неудовольствия на Шуберского, что не упоминал даже пред ними его имени и что в представлении, поданном мной, по приказанию графа Толя, Мясоедову, я просто прошу меня, по домашним моим обстоятельствам, освободить от работ по устройству Тульского оружейного завода и перевести в Москву. Конечно, Мельников не только ни у кого за меня не ходатайствовал, но и не дал никакого совета, как действовать, оставаясь при своем мнении, что хоть я ничего не писал и не говорил о Шуберском начальствующим лицам, но что им известна причина моей просьбы и что это неблаговидно. Не знаю, было ли это собственное убеждение Мельникова, или говорил он так по наущению Девятнина, так же смотревшего, {как увидят ниже}, на изъявленное мной желание и знавшего, что я часто вижусь с Мельниковым.

Пред наступлением срока моего отпуска я пришел откланяться Мясоедову и просил его выслушать мою просьбу. Он вынул часы из кармана и сказал:

– Вот вам пять минут, но не более, говорите[69]

.

Я передал ему вкратце мое странное положение ехать снова на работы завода после всего происшедшего. Он, не отвечая мне ни слова, отпустил меня, но через несколько минут, узнав, что я еще в канцелярии штаба, приказал меня позвать и, переменив тон, сказал мне, что он не может помочь мне потому, что моя записка, которую он докладывал графу Толю, передана последним Девятнину, который ее держит у себя без ответа. При этом он спросил, был ли я у Девятнина, и на отрицательный мой ответ сказал: «Напрасно; советую вам пойти к Девятнину с тем, чтобы с ним проститься, но ничего не говорите о находящемся у него вашем представлении, так как вы этого не должны знать; он сам верно с вами заговорит о нем». А так как исходил срок моего отпуска, то Мясоедов дал мне десятидневную отсрочку.

На другой день я был у Девятнина, который принял меня очень благосклонно, уговаривал остаться при работах по устройству завода, уверял, что мое назначение к этим работам было сделано с тем, чтобы доставить мне возможность скорее подвигаться по службе, что Государь обращает мало внимания на работы, производящиеся по ведомству путей сообщения, а напротив, весьма интересуется работами, зависящими от Военного министерства, что я, оставляя эти работы, делаю себе большой вред по службе и неприятность Толю, который, ценя мои способности, с особым удовольствием назначил меня на Тульский оружейный завод, надеясь дать мне этим возможность скорее подвигаться на служебном поприще. Убеждения Девятнина продолжались долго; наконец, видя, что я не сдаюсь, он мне советовал пообдумать все то, что он мне говорил, и при этом хорошенько взвесить, что, оставаясь при работах завода, я сделаю угодное не только графу Толю, но и ему, а что он впоследствии может во многом быть для меня полезен и вреден, и приказал {взвесить все им мне сказанное и[70]} прийти к нему через несколько дней.

Я был так же благосклонно принят Девятниным и в другой раз, но, когда я ему объявил, что, обдумав и взвесив все обстоятельства дела, я не могу оставаться при работах завода, и просил Девятнина согласиться на мой перевод, он переменил тон и сказал, что удивляется, как я мало придал цены тому, что он говорил в предыдущее со мной свидание, что нельзя же всех назначать согласно их желаниям и что я не могу быть никуда переведен без согласия моего ближайшего начальства, у которого он об этом спросит.