Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Большая часть военных приехали в клуб на ситцевый вечер в сюртуках, а тех, которые приезжали в мундирах, не зная о распоряжении Урусова, отсылали, с тем чтобы они надели сюртуки. В этот день к Урусову на несколько часов заехал проезжавший через Нижний брат его флигель-адъютант князь Павел Александрович (впоследствии генерал-адъютант и генерал от инфантерии), а потому он не мог быть в клубе. Жена{292}

его была торжественно встречена обоими бывшими на вечере старшинами клуба, Погуляевым и Григорьевым. В одно время с нею приехал князь Лев Гагарин. Урусова, наученная последним, сказала старшинам, что неприлично быть на танцевальном вечере в сюртуках и потому просит, чтобы мужчины, одетые в сюртуки, удалились из танцевальной залы, в которую она до их удаления не взойдет. Григорьев, объявив об этом военным, которые были в сюртуках, просил их съездить домой и переодеться в мундиры, но они возразили, что приехали в этой форме по распоряжению губернатора, и просили заявить об этом жене последнего. Григорьев снова вернулся к ним и, сказав, что Урусова повторила свое требование, заставил их удалиться. Они вместе с приехавшими с ними дамами пошли на хоры танцевальной залы. В числе удаленных из залы были брат мой Николай с его женою и брат последней Д. Б. Прутченко. При выходе из залы всех военных князь Лев Гагарин смотрел на них с насмешливою улыбкою, а Д. Б. Прутченко сказал ему несколько дерзостей. Но на этом поле бой с Гагариным был для всех неровный; он, возбуждая своим поведением против себя дерзости, сносил, потеряв всякое понятие о чести, всякую обращенную к нему дерзость, чему я был неоднократно свидетелем. Из всех военных, удалившихся из залы, вернулся только один инженер путей сообщения, капитан Дмитриев, бывший в это время начальником судоходной дистанции в Нижнем. {Я о нем упоминал в III главе «Моих воспоминаний» по случаю его разумного и благородного поведения в отношении ко мне при освобождении меня от занятий по устройству Тульского оружейного завода.}

Вообще Дмитриев был очень хороший человек, но желание быть постоянно в хороших отношениях с начальствующими лицами взяло верх против желания оставаться со всеми в мире; за это молодые военные, ушедшие на хоры танцевальной залы, громко назвали его pomme cuite[49]

, так что эти слова можно было слышать в упомянутой зале. Музыка, игравшая на танцевальном вечере, должна была с полуночи играть у Гагарина на его Афинском вечере, а потому мазурку, которою обыкновенно заканчивались балы, заиграли довольно рано; многие в публике были этим недовольны, знавшие же о том, что музыка должна уйти к Гагарину на Афинский вечер, объяснили этим раннее начинание мазурки. Нижегородский старший полицеймейстер, полковник Зенгбуш, услышав эти объяснения, заявил, что нельзя из-за Гагарина лишить удовольствия всю публику, и в особенности княгиню Урусову; тогда какой-то шутник сказал ему, что и княгиня едет на Афинский вечер Гагарина. Зенгбуш, не поняв шутки, почел своим долгом сообщить Урусову о том, что его жена из клуба поедет к Гагарину, и получил приказание Урусова сказать его жене, чтобы она немедля воротилась домой, но она объявила Зенгбушу, что желает остаться на вечере до полуночи. Зенгбуш вернулся с этим к Урусову, который послал жандармского унтер-офицера с приказанием немедля привезти его жену. Жандарм, приехав в клуб, вызвал Урусову, которая немедля уехала домой. Злые языки выдумали впоследствии, что жандарм насильно ее увез с бала на своем седле. {Я сам слышал от бывших на гагаринском Афинском вечере, что он представлял страшную картину разврата и безобразия.} На другой день в 10 час. утра я был приглашен к Урусову, где нашел старшин клуба; он требовал от них протокола о безобразных поступках Д. Б. Прутченко и других лиц во вчерашнем собрании клуба; он говорил, что и со своей стороны, как воен ный губернатор, не оставит виновных без взыскания.

Я отвечал, что, не быв на вечере, ничего не знаю о том, что на нем происходило; это была совершенная правда, так как я никого еще не видал из участвовавших на бале. Через несколько часов прислали мне протокол, составления которого требовал Урусов, но я его не подписал. Этот скандал не имел последствий, кроме постоянных придирок Урусова к молодому Прутченко и разных колкостей, которые на счет последнего распускал Гагарин, за что Прутченко платил ему тою же монетою. Гагарин в эту зиму все более и более получал значения в доме губернатора и через это позволял себе всякие гадости и шалости, из которых одну, а именно скаканье в темные вечера на тройке во всю прыть по главной городской улице Большой Покровке, я видел каждый день из моих окон.

{Повторяю, что почти ежедневно происходила какая-нибудь история в высшем кругу нижегородского общества, в которой играл роль Урусов, но, чтобы не утомить читателя, ограничусь рассказанным.}