Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Получив предписание Клейнмихеля о составлении проекта водопровода в г. Симбирске, я в январе 1848 г. ездил в Симбирск, чтобы познакомиться с местностью. Жена ездила со мною; по дороге мы заезжали к Б. Е. Прутченко в его Борисовский хутор, где любовались <очень> красивыми коровами и были очень хорошо угощены, в особенности отличными молочными произведениями. В Симбирске мы остановились в гостинице, но вскоре мне была отведена квартира на площади, на которой поставлен памятник Карамзину{293}. Симбирск меньше Нижнего, и постройки его, большею частью деревянные, весьма неизящны и невелики; между тем я нашел в нем дворянское общество не в пример большее, чем в Нижнем; многие из его членов бывали за границею; тогда говорили о симбирских помещиках, что они могут жить только или в Париже, или в Симбирске. Я встречался с ними ежедневно на обедах у губернатора [

Николая Михайловича] Булдакова{294}

и по вечерам в клубе, который помещался в обширном и хорошо устроенном дворянском доме. В нем каждый вечер бывал Булдаков, и было очень много играющих в карты. Булдаков, {о котором я упоминал во II главе «Моих воспоминаний» по случаю его} женитьбы на жене [Варваре Александровне Кокошкиной] П. А. Клейнмихеля, был человек очень умный. Овдовев, он вторично женился на очень хорошенькой особе

{295}. Он имел детей и от первой жены; из них старшая дочь, лет около 20, была очень умная девица{296}

, собой очень дурная. В их обществе я проводил время приятно; обеды Булдакова были очень вкусны, а после обеда играли в карты до ухода в клуб.

При мне у Булдакова гостили несколько дней бывший тогда тамбовским губернатором, а впоследствии статс-секретарем с состоянием по Военному министерству Петр Алексеевич Булгаков{297} и его жена, тогда еще красивая женщина. Булгаков был большой говорун и хвастун; между прочим, он рассказывал мне, что за какой-то проступок посадил инженерного офицера путей сообщения в острог. На мое замечание, что если в Тамбове есть военная гауптвахта, то за подобные проступки обыкновенно военных офицеров сажают не в острог, а на гауптвахту; Булгаков возразил, что он, как начальник губернии, имеет право сажать в острог не только служащих и живущих в ней, но и приезжающих, так что если бы приехал в Тамбовскую губернию сам мой начальник Клейнмихель, то он мог бы посадить и его в острог. {Читатель помнит, какую роль в это время разыгрывал Клейнмихель; все губернаторы его боялись, быв ему и непосредственно подчинены по званию представителей губернских строительных комиссий. Я, увидав, что имею дело с необыкновенным hâbleur’ом[50], как французы называют подобных людей, прекратил дальнейший с ним разговор. Я нарочно привел этот рассказ о Булгакове, чтобы показать, что не один Урусов был губернатор-самодур, но что и умные люди, быв в то время назначаемы губернаторами, тоже самодурствовали.}

По собранным мною сведениям оказалось, что воду в Симбирске предполагалось провести из ближайших к городу ключей, лежащих в местности, называемой Маришки, а в случае малого количества даваемой ими воды остальную поднять из р. Волги. По осмотре мною ключей и берега Волги я убедился, что ключи должны давать весьма незначительное количество воды и что Симбирск стоит на берегу вдвое более возвышенном над Волгой, чем Нижний, и потому решил, сверх проведения воды из ключей Маришки, поднять воду не из р. Волги, а из р. Свияги, протекающей также близ города саж. на 40 выше р. Волги. Эти две реки представляют при Симбирске необыкновенное явление; они, находясь в очень близком расстоянии, текут одна на север, а другая на юг, при разности горизонта с лишком на 40 саж., так что р. Свияга, протекши несколько сот верст, впадает в р. Волгу при г. Свияжске, при котором горизонт Волги выше горизонта ее при Симбирске, конечно, на несколько сажен. Измерение количества воды, даваемого ключами Маришки, и нивелировка от них и от Свияги до частей города, в которые предполагалось провести воду, отложена мною до летнего времени.