Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

По вступлении нашем в Гросс-Варден, я вскоре познакомился с Гёргеем, к чему мне способствовало то, что отведенные мне комнаты были рядом с комнатами коменданта главной квартиры Бевада, с которым Гёргей имел постоянные сношения. Наружность Гёргея говорила много в его пользу; ему было 33 года от роду, рост его был более среднего; он был белокур с голубыми глазами и приятным выражением лица; он носил черную повязку на голове для прикрытия полученной им раны. Его светлые усы были очень коротки, что, конечно, не могло нравиться мадьярам, у которых длинные усы имели особый почет. Но большой природный ум и мастерство хорошо выражаться скоро его возвысили при тогдашнем положении Венгрии. Юношей он служил в венгерской гвардии, близко стоявшей к особе австрийского Императора; по недостаточности состояния для продолжения этого рода службы, он, произведенный в армейские поручики, оставил военную службу и занялся изучением химии. В 1848 г. австрийский Император, для усмирения не соглашавшихся на его нововведения, которые принудили его сделать бóльшая часть его народов, созвал гонведов в Венгрии; в командиры одного батальона этих гонведов был выбран Гёргей. История этого времени расскажет, каким образом созванные императорским правительством гонведы сделались врагами Австрии и каким образом Гёргей попал в главнокомандующие венгерской армии, которая, не будь вмешательства России, вероятно, перевернула бы в 1849 г. карту Европы.

Гёргей в Гросс-Вардене ходил в обыкновенном статском платье; его милостиво принял фельдмаршал и Великий Князь Константин Николаевич. Все русские генералы и офицеры смотрели на него с уважением. Один начальник штаба Горчаков обходился с ним не совсем приветливо, а иногда и неучтиво. Однажды, когда он сидел у меня, Горчаков прислал за ним своего адъютанта. По возвращении, Гёргей мне рассказал, что Горчаков позабыл, зачем он за ним посылал, и потому отпустил его, сказавши только здравствуйте и прощайте, при чем называл его «мосье Жоржей». Для выслушивания этого Гёргею пришлось пройти вечером довольно большое расстояние. Конечно, Горчаков делал все это по рассеянности, но Гёргею от этого было не легче.

Гёргей, по сдаче армии, не сохранил при себе ни гроша, так что на его содержание отпускалось из нашей главной квартиры 10 гульденов в день. Не знаю, кем была назначена эта сумма, но она была, по дороговизне всего в Гросс-Вардене, весьма недостаточна для прокормления Гёргея и нескольких человек, находившихся при нем. Мне известно, что Бевад прибавлял из своих денег повару Гёргея, но не много, с тем, чтобы последний не мог этого заметить. Гёргей находил очень хорошей нашу привычку ужинать и часто приходил к нашему ужину. Когда узнали об этом в главной квартире, начали напрашиваться к нашим ужинам разные лица, и тут Гёргей мог подивиться, каких людей у нас производят в генералы.

Великий князь Константин Николаевич

Рис. с фотографии

// Портретная галерея русских деятелей. 1864–1865 / А. Э. Мюнстер. Т. 1: 100 портретов. СПб., 1865. Л. 37

Наблюдение за сдавшейся армией, в которой было до 3000 штаб-и обер-офицеров, было поручено генерал-адъютанту Анрепу; для наблюдения ему даны были несколько сот казаков. Анреп видел в этом желание фельд маршала подвергнуть его ответственности в случае побегов из сдавшейся армии, для присмотра за которой данные ему средства были недостаточны. Я передал об этом опасении побегов Гёргею, который просил меня уверить Анрепа, что венгерцы народ высокой честности и, раз сдавшись, не изменят своему слову; он уверял, что число войск, принятое Анрепом, будет им сдано, кому будет назначено, без убыли. Вслед за этим я познакомил Гёргея с Анрепом; первый повторил последнему сказанное мне, и слова его оправдались на деле.

Во время нашего пребывания в Гросс-Вардене, приехали из одного венгерского отряда, кажется, стоявшего в Буковине, полковник и капитан, присланные для объяснения с Гёргеем, вследствие полученного от него приказания сдаться русским войскам. Пока комендант главной квартиры Бевад ходил за разрешением допустить означенного полковника к свиданию с Гёргеем, полковник, очень красивый собой, молодой мужчина, в самых выспренних выражениях объяснял мне, что их отряд многочислен и что в нем все готовы умереть и не сдаваться русским, которые передадут их австрийцам. По получении разрешения, полковник пошел к Гёргею, а оставшийся со мною капитан объяснил мне, что полковник представляет себе положение дел вовсе не в том виде, как оно есть на деле[73]; что почти всем, и в том числе ему, надоела явно бесполезная борьба и хотелось бы поскорее вернуться в свои семьи к мирным занятиям. Гёргей успел своею осанкой и красноречием подействовать на пылкого полковника, который вернулся от него кроткой овцой, соглашаясь, что не следует бесполезно проливать венгерскую кровь.