Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Во время чтения этой записки слушавшие ее во второй раз Герстфельд, Языков и Мясоедов сильно изменялись в лице, выражавшем у двух последних крайнее уныние, а Дестрем, видимо, был сильно раздражен; все другие, и в том числе я, выслушали ее с полным хладнокро вием. Как младший по чину, я сидел против Дестрема на противоположной стороне стола; по окончании чтения, он, пройдя мимо разделявшего нас длинного стола, подошел ко мне и своим громким голосом сказал:

{C’est agir en Sultan. S’il y a un mot de vrai dans ce mémoire, qui on vient de nous lire, il fallait ne pas nous donner un vygovor, mais nous faire pendre. C’est ainsi qu’on récompense les services d’un serviteur dévoué, qui a quitté sa patrie pour servir la Russie comme les plus fi dèle de ses enfants. Vous savez que je suis Russe de cœur et d’âme, aussi bon Russe que vous[88]

.

Далее он сказал}, что удивляется, как люди нового поколения умеют хладнокровно относиться к подобным обидам, и спросил меня, чему я это приписываю. Я отвечал, что принимаю то, что было нам прочитано, с бóльшим, чем он хладнокровием, вероятно, потому, что и служба моя не так долговременна, и заслуги, мною оказанные, не так важны.

Окончив длинный мой рассказ о деле по претензиям Вонлярлярского, я нахожу нелишним сказать, что постоянно грозное отношение Государя к Совету Главного управления путей сообщения в означенном деле оправдывается тем, что Государь был убежден в том, что в конце декабря 1851 г. было выдано Вонлярлярскому более 200 тыс. руб., а Совет постоянно утверждал противное, тогда как означенные деньги были действительно выданы. Я объяснил выше, как Совет был введен в ошибку, но Государю достаточно было, что Совет лгал в такой простой вещи, в которой легко было убедиться, чтобы полагать, что и во всех своих длинных суждениях по претензиям Вонлярлярского он также лжет, тем более, что для убеждения в правильности этих суждений надо было иметь познания и по судебной, и по технической частям, {которых ГОсударь не имел}. Как бы то ни было, это было первое сопротивление, испытанное Государем, сопротивление от Клейнмихеля, всегда беспрекословно исполнявшего его приказания; {оно должно было бы указать ему, что даже в стране, в которой все и вся зависит от него, находятся лица, не исполняющие его желаний, и, следовательно, тем более такие лица найдутся в Европе. Рассуждай он таком образом, Россия избежала бы начавшейся в следующем году столь несчастной для нее восточной войны}. Сопротивление, постоянно оказываемое Советом Главного управления путей сообщения желаниям Государя, объясняется частью тем, что Совету не были известны подлинные слова замечаний, сделанных Государем на журналах Совета, который, следовательно, не знал степени его гнева, также тем, что многие из его членов более боялись

Клейнмихеля, который мог их лишить службы, чем Государя, который ни в каком случае этого бы не сделал. Но, конечно, в другом ведомстве не было бы такой решимости сопротивляться явному желанию Государя; в Главном управлении путей сообщения этому много способствовало то, что члены Совета Главного управления поставлены в более независимое положение тем, что если они и получают служебные награды, зависящие от Высочайшего усмотрения, то так редко, что они и не ждут этих наград, тогда как в других ведомствах все ожидают наград: военнослужащие надеются попасть в генерал-адъютанты, а гражданские чины в статс-секретари; оба эти звания никогда не давались инженерам путей сообщения. Сверх того, в других ведомствах и все прочие, зависящие от Высочайшего усмотрения награды давались гораздо чаще, чем в Главном управлении путей сообщения.