Моя армия. В поисках утраченной судьбы

Об этом «Великом безделье» я неоднократно писал домой, несколько приукрашивая реальность. На самом деле между месячными отчетами тоже находилось немало дела. Отчет — результат собранных за месяц данных о ходе работ — занятие достаточно хлопотное. Требующее, в частности, постоянных прогулок из места дислокации на разъезд. Зимние походы по ледяной степи — возвращался я часто уже в темноте, ориентируясь на огни аэродрома и фонари нашего городка — были глубоко памятным сюжетом. Мне особо запомнился один такой поход. В небе висела огромная, белая от мороза луна, а в это время проходили ночные учения истребителей.

Идти приходилось через аэродром, поперек взлетных полос. И когда над тобой на низкой еще высоте пролетал самолет, то реактивный грохот буквально прижимал к земле...

«На этой неделе должны уехать. Едем, едем, черт возьми, и никак не уедем. Зима у нас заправская. Сегодня утром было за -30. Прелесть! Просто Клондайк! Жаль, что я не золотоискатель. Плевок на лету замерзает. Позавчера вечером начался сильнейший буран. Офицеры, служившие в этих местах раньше, говорят, что давно уже такого не было. Что-то дикое. В воздухе летают не отдельные снежинки, но глыбы рыхлого сырого снега. Страшной силы ветер несет их с огромной быстротой, завывая при этом самым жутким образом. Темень—хуже могильной во сто раз. Густые снеговые тучи облепили небо и не пропускают ни единого звездного либо лунного луча. Ни малейшего намека на видимость. Казармы трепещут. Это — природа во всей красе».

Это был не единственный буран в том декабре. Во время одного из них замерз наш солдат. Он пошел зачем-то на автономную электростанцию — метров триста от казарм, — а когда собрался обратно, начался буран и, как я и писал, мгновенно исчезла всякая видимость. Он не смог разглядеть огни передней линейки городка, заблудился и замерз. Его нашли, когда буран кончился, в нескольких сотнях метров от казарм...

Столь внезапное возникновение буранов придавало особый колорит и моим походам на разъезд: ощущение, что где-то притаилась злая и неодолимая сила, было сильным и тревожным.

Позже, в конце пятидесятых, я попытался выразить это ощущение в стихах:

Дымные змеи поземки.

Степь от тревоги свело.Голову спрятав в потемки,Спит небывалое зло...

И последние строки:

Скоро, привстав и примерясь,Вырастет зло до небес.

«Жалок человек, носа не смеет высунуть. Не то закрутит, заметет — и конец.

Кончилась „эта прелесть"утром, т.е. продолжалась часов 14. Степь вымело начисто, как паркет. Зато весь снег снесло к казармам, и теперь городок имеет весьма жалкий вид. Причем во время бурана было довольно тепло, а теперь морозец знатный. Ну, мне-то не страшно благодаря вашим щедротам. Спасибо, дорогие, теплые вещи мне очень и очень пригодились: в то время как другие мерзнут, я хожу как туз. <...> Здоров я абсолютно. Мерился недавно. Сантиметра на два вырос как будто. Великан из меня довольно никудышный, но я не очень огорчаюсь. Утешаюсь тем, что мой коллега Бонапарт был не выше».

Было во мне 1 метр 67 сантиметров...

Неопределенность длилась. Чем это было вызвано, нам не объясняли.