Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

В тюрьме Синг-Синг Фрэнк хотел повидать отбывавшего там свой пятилетний срок Джима Ларкина, ирландского революционера и организатора рабочего союза. Ларкин был блестящим оратором, его осудили настроенные против него присяжные и судья по ложным обвинениям в попытке свергнуть правительство. В конце концов то, что сказал мне Фрэнк, подтвердилось, и губернатор Эл Смит распорядился закрыть дело, но к тому времени Ларкин уже отсидел в тюрьме несколько лет.

Во всех тюрьмах царит странная атмосфера – здесь существование человеческого духа как бы замирает. В Синг-Синге старые и мрачные тюремные блоки казались вышедшими из глубин средневековья, в маленьких и узких камерах в неимоверной тесноте содержали от четырех до шести заключенных. Чей жестокий ум додумался до такого кошмара, оставалось только догадываться. Когда мы приехали в тюрьму, камеры были пусты – всех заключенных вывели на прогулку, за исключением одного молодого парня, который стоял молча, облокотившись на открытую дверь камеры. Охранник объяснил, что прибывающие заключенные с длинными сроками наказаний свой первый год проводят в старой тюрьме и только потом их переводят в один из новых тюремных корпусов. Я прошел в камеру мимо молодого заключенного и тут же почувствовал острый приступ клаустрофобии.

– О боже! – воскликнул я, сделав быстрый шаг назад. – Это бесчеловечно!

– Это правда, – с горечью прошептал парень.

Надзиратель, который, в общем-то, не выглядел злым человеком, объяснил нам, что тюрьма переполнена и срочно нуждается в новых корпусах.

– К сожалению, мы стоим последними в списке всего, на что нужно потратить деньги, никто из политиков особо не думает об условиях в наших тюрьмах.

Помещение для смертных казней напоминало школьный класс – узкий, длинный и с низким потолком. Здесь были ска мьи и столы для репортеров, прямо перед которыми стояла дешевая деревянная конструкция – электрический стул. Над ним висел электрический провод.

Весь ужас этого места был в его простоте, в сухой практичности, которая была пострашнее вида классического эшафота. Прямо за стулом находилась деревянная перегородка. После исполнения приговора жертву немедленно переносили за перегородку, чтобы определить, наступила смерть или нет.

– Если приговоренный все еще жив, то смерть наступает в результате хирургического обезглавливания, – сказал нам тюремный врач, добавив, что сразу после казни температура крови в мозге достигает 100 градусов по Цельсию.

Мы постарались как можно быстрее покинуть это мрачное помещение.

Фрэнк спросил о Джиме Ларкине, и начальник тюрьмы разрешил нам встретиться с ним. Это было не по правилам, но для нас он сделал исключение. Ларкин работал в обувной мастерской, где мы и встретились, – это был высокий симпатичный мужчина, ростом около ста восьмидесяти сантиметров, с пронзительными голубыми глазами и мягкой улыбкой.

Он был рад повидаться с Фрэнком, но сильно нервничал и все время говорил, что ему пора вернуться на рабочее место. Успокоить его не смог даже начальник тюрьмы.

– Привилегия встречаться с посетителями в рабочее время аморальна, это отрицательно воздействует на остальных заключенных, – сказал нам Ларкин.

Фрэнк спросил, как к нему относятся в тюрьме и нужно ли ему что-нибудь, но Ларкин ответил, что к нему относятся относительно хорошо и что он больше беспокоится о жене и детях в Ирландии, о которых ему ничего не известно уже долгое время, с самого начала заключения. Фрэнк обещал помочь. Мы покинули тюрьму, и Фрэнк сказал мне, что ему больно видеть Джима, столь строго следовавшего тюремной дисциплине, ведь раньше он был мужественным и отважным борцом.

* * *

Я вернулся в Голливуд и отправился навестить маму. Она пребывала в веселом, хорошем настроении и, как выяснилось, знала все о моей триумфальной поездке в Англию.

– Ну и что ты думаешь теперь о своем сыне и всей этой чепухе вокруг? – улыбаясь, спросил ее я.

– Это все прекрасно, но не лучше ли тебе быть самим собой, а не жить в этом нереальном театральном мире?

– Кто бы мне это говорил, – рассмеялся я, – это ты в ответе за мою театральную нереальность!

Мама сделала паузу.

– Ты бы мог спасти тысячи душ, если бы положил все свои таланты на алтарь Господа нашего!

– Тогда я спас бы души, но не заработал бы ни цента, – улыбнулся я.