Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

«Деревянным шагом он подошёл к трибуне, ухватился руками за микрофон и, тряся от волнения ногой, начал: – Товарищи! Победным шагом идёт комсомол…» [1, т. I, с. 170].

Куда?

Заготовленное впрок комсомольским функционером «торжественное слово… о больших задачах» [1, т. I, с. 172] майонезного завода, да и всё собрание «майонезной комсомолии» [1, т. I, с. 174], вызывает ассоциации с шукшинским рассказом «Крыша над головой», точнее, с обсуждаемой в нём самодеятельными актёрами одноимённой пьесой о «героическом» сожжении своего дома сельским жителем. С одной только разницей: в повести Полякова отрепетированный спектакль прерывается вздремнувшим было заводским наладчиком:

«– Это – трепология какая-то, а не собрание… Отчётный доклад – фигня! “Мы подхватим! Мы опередим! Мы ещё выше поднимем!..” Чего же не поднять? От слов не надорвёшься. Ноздряков (секретарь заводского комитета ВЛКСМ. – А. Б.) целый день по делам бегал, кудахтал: из райкома приедут, из райкома приедут! Вот и хорошо, что приехали, – пусть послушают. У нас половина молодёжи в общаге живёт, прямо за воротами. Занимается комитет общагой? Не занимается…

– Правильно! Крышу в общаге почините! – вскочил парень из дальнего угла» [1, т. I, с. 173].

У Шукшина персонажи «пьесы» корят главного героя за то, что он, «возводя над собой так называемую крышу, тем самым отгораживается от коллектива». То есть «под крышей надо понимать забор. Крыша – тире – забор»[2, с. 117], – разъясняет плохо соображающим актёрам идею будущего спектакля худрук. Вдохновлённый перспективами получения наград, премий в случае успешной постановки спектакля, он не чувствует, как в его истолковании образ крыши-забора обретает всё более условный и даже пародийный смысл:

«И только тут, на собрании (продолжает вещать руководитель самодеятельности. – А. Б.) Иван осознаёт, в какое болото затащили его тесть с тёщей. Он срывается и бежит к недостроенному дому… Дом он уже подвёл под крышу. Он подбегает к дому, трясущимися руками достаёт спички… И – поджигает дом!»[2, с. 117–118].

Перестроечная ситуация сожжения недостроенного дома, предсказанная русской прозой в 1970-х годах22, в повести Полякова раскрывается в несколько ином ракурсе. Протекающая крыша цивилизационной общаги – мета беспечного, изживающего себя времени бумажно-словесных деяний. Ещё не у черты. Но уже и не в пространстве районного масштаба:

«Он встал, шагнул из-за стола и увидел вокруг окаменевшую и накренившуюся зыбь моря. Вверху, на фоне безоблачного, цвета густой грозовой тучи неба сияло зелёное с кровавым ободком солнце» [1, т. I, с. 202].

Фабула завязана, казалось бы, на сугубо локальном событии – краже в райкомовском здании, совершённой, как потом выясняется, неким Семёновым, не принятым в своё время в ВЛКСМ. Собственно, и ситуация нелепа, да и говорить не о чем. Шумилин, секретарь райкома комсомола, «охарактеризовал происшествие как досадную случайность» [1, т. I, с. 137]. Можно, конечно (с высоты нынешнего исторического опыта), определить её как отражение – «в малой капле» – грядущего ЧП в масштабе всей Страны Советов. Однако важнее другое: взаимосвязь между песчинкой и пустыней омертвелых слов и дел, «пустячным» небрежением к человеку и сбоем Системы, его отторгнувшей. Шумилин всё-таки не случайно полагает, что «досадная случайность» «бросает тень на славные дела райкома» [1, т. I, с. 137]. «За своё преступление… (говорит он пойманному злоумышленнику. – А. Б.) ты ответишь по закону, но сегодня тебе придётся отвечать перед членами бюро, перед работниками аппарата, перед всеми краснопролетарцами, на которых ты бросил тень своей выходкой» [1, т. I, с. 194]. Справедливости ради отметим, что этот пафосно-казённый тон задан не Шумилиным, пытавшимся как-то «гнуть свою, воспитательную линию» [1, т. I, с. 124], а третьим секретарём райкома со знаковой фамилией «Комиссарова»: «это тень на всю районную организацию» [1, т. I, с. 129]. Шумилин лишь повторяет семантически стёртое клише, которое, уже в силу присущей самому языку антонимии, подразумевает существование некоей образцовой, озаряемой светом непогрешимости Системы.

Так прочерчивается след от «комиссаров в пыльных шлемах» 20–30-х годов, героически отправлявших в мир иной сотни тысяч «необразцово-показательных людей», к комиссарам брежневской эпохи с их формальным отношением к человеку, оказавшемуся в положении изгоя, отщепенца, а потом – оппозиционера, мстителя.

А поводом-то послужила вроде бы малость: когда-то Семёнов не смог объяснить, почему вступает в комсомол: всем в анкетах продиктовали ответ «под копирку», ему же захотелось своего, личного. Попытка закончилась слезами «исповедующегося» и недоверием секретариата. «Что же получается! Прокатили парня за то, что он честно ответил… Правду говорить себе дороже?» – возмущается один из противников бездушного решения [1, т. I, с. 200].