Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

в) голофрастически – путём слияния фразы в одно слово «Периодически кто-то взрывался “не-плачь-девчонкой”, но довольно быстро запутывался в словах» (Сто дней); «Кто в те годы бывал в Переделкине и видел мирное сосуществование под сенью Литфонда инакомыслящих и как-надо-мыслящих, полагаю, не станет спорить со мной по этому поводу» (П); «На полном ходу мы влетаем в автопарк. Часовой вместо уставного “стой-кто-идёт” приветливо кивает» (Сто дней).

Среди различных трактовок данного способа – контаминации – более всего интересны точки зрения Е.А. Земской и Р.Ю. Намитоковой. По мнению Е.А. Земской, этот приём состоит в соединении двух узуальных слов в третье – окказионализм и от междусловного наложения «отличается тем, что часть одного слова устраняется, то есть не входит в окказионализм, но остаётся в том фоне, который служит двойному осмыслению окказионализма [Земская 1992: 19]. Р.Ю. Намитокова определяет контаминацию как «проникновение первой части (не обязательно морфемы) одного слова в другое и вытеснение из этого другого слова его начала» [Намитокова 1986: 135]. (Примеры междусловного наложения – «десовестизация», то есть «десоветизация» + «совесть»; «свингство», «свинг» – групповой секс и «свинство»; в «Порнократии», на основе слова «сменовеховство»: «И если кто-нибудь (…) создаст партию с лозунгом «Смена всех!» – я тут же вступлю в эту партию, стану “сменовсеховцем”»). Таким образом, при контаминации образуется новое слово, семантика которого включает семантику обоих объединяемых слов.

Однако есть и другое мнение, представленное в исследовании Д. Гугунавы, который не включает контаминацию в состав способов деривации на том основании, что в каждом конкретном слове представлены разные наборы средств и операций, которые всегда могут быть определены через другие способы. Поэтому контаминация (а также наложение) сближаются со стилистическими приёмами, такими, как каламбур, паронимическая аттракция и т. п. [Гугунава 2002].

При контаминации могут совмещаться не две лексемы, а больше, как в одном из принципиально важных для автора слов – «апофегее». В самой повести это гибрид «апофеоза» и «апогея», но в автокомментарии Ю. Поляков несколько усложняет смысловую структуру этого слова: «Именно она, Надя, придумала это слово, составила из “апофеоза” и

“апогея”, в результате чего и получился неологизм с той самой фигой, которую многие десятилетия мы держали в кармане… Что, по сути, означает восклицание “апофегей!”? Ничего. Это реакция неглупого, всё понимающего человека на происходящее, всё понимающего, но ничего не могущего или не желающего сделать. Собственно, небывалая концентрация в обществе “апофегистов” (ещё их называют “пофигистами”) и привела к краху советской цивилизации» (Как я писал «Апофегей»).

Приведём другие примеры:

«– Какие ещё хохлоазеры? Откуда они возьмутся? – Уже взялись. На рынках кто торгует? Хохлушки. А хозяева у них кто? Азербайджанцы

» (ПХ); «Занимаясь бизнесом, он быстро понял: если хочешь выиграть дело в суде, без еврея-юриста, или, как выражался Вовико, “евриста”, не обойтись» (ГЦ); «Однажды, ему лет девять было, он меня спросил: “Мама, а если скрестить кактус и фикус, получится фиктус?”» (ХБ). В первом случае используется сложение, в остальных двух – контаминация (телескопия, интерференция).

В других случаях Ю. Поляков не объясняет происхождение окказионализма, но оно легко восстанавливается на базе существующих слов, причём окказиональное слово, имея новое значение, несёт в себе и ассоциативную семантику (чаще отрицательную) его составляющих частей:

«Он, “старый брехтозавр”, не умеет даже толком поставить актёру задачу» (ПХ), то есть старый режиссёр с новаторскими претензиями, подражающий Б. Брехту (

«Брехт» + «динозавр» и, возможно, «брехать» и «бронтозавр» – ещё один случай сложной контаминации);

«Да брось ты, лейтенант! Я-то уж думал, действительно кракодавр какой-то тут обитает, а она вполне даже терпимая женщина! – возразил прапорщик» (Побег) («крокодил» + «динозавр

» и, возможно, «кадавр» – труп, а также искусственно выведенный урод в романе А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу»; ещё одна сложная контаминация);

«Тебе лучше лежать, чем говорить, диванозавр!» (Ж) («диван» + «динозавр»);

«– Трудыч, я, полный козлотёпа в этом деле, и то через неделю заметил» (Побег) («козёл» + «недотёпа»).

Подведём некоторые итоги:

1. В прозе Ю. Полякова доминирует ироническая модальность – контрасты, оксюмороны, семантически некогерентные сближения также являются средствами её выражения – в том числе на словообразовательном уровне. Эта установка проявляется и в отношении к созданным автором иронически окрашенным лексемам.