Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

В верлибрах Юрия Полякова уже отчётливо проглядывает ирония. Они бестрепетны и холодны, глаз автора подобен скальпелю опытного хирурга, точно знающего место боли. И если в прежних стихах поэт был страдающим лицом, в крайнем случае – соучастником событийного ряда, сострадателем на ярмарке жизни, то теперь он видит её как бы со стороны.

Наверно, когда-нибудь(люди очень пытливы!)на срезе сердцаможно будет рассмотретьлюбовные кольца.Наверно, когда-нибудь

(люди очень внимательны!)по толщине этих колецможно будет отличитьиспепеляющую страстьот скоротечной инрижки.Наверно, когда-нибудь(люди очень изобретательны!)

пустоту сердцаможно будет прикрытьизящнойтекстурой —так называютполированную фанеру,на которой нарисованы

изысканные узоры благородной древесины.…Но мы-то знаем,что под фанерой всего лишьпрессованные опилки.

Так заканчивается последняя книга поэта-Полякова.

«Я не люблю иронии твоей, // Оставь её отжившим и не жившим, // А нам с тобой, // Так горячо любившим, // Ещё остаток чувства сохранившим, // Нам рано предаваться ей…» – завет этого некрасовского стихотворения уже нарушен. Ирония прочно вторгается в общее литературное пространство, вытесняя и даже высмеивая прежние романтические состояния лирического «я» поэта.

Примерно в том же временном отрезке я тоже пережила своеобразную «ломку» и очень хорошо помню то свое душевное состояние. Боязнь самоповтора, с одной стороны, с другой – ощущение, что рифмовать можешь «легко и километрами», а с третьей – предположение, что всё на свете «уже сказано». До тебя.

Мы не знали тогда, что это грозная поступь «постмодернизма» уже слышна в России и русский литературный процесс, девственный в этом смысле, готовится дать свой ответ на вызовы постмодернистского времени. Оно оказалось не за горами. Тем более что в подземных кладовых русского андеграунда созрела и готова была занять свои места на сцене другая часть того же самого поколения, к которому принадлежал Ю. Поляков и все выше поименованные поэты.

Грозный призрак «главного постмодерниста» страны Д.А. Пригова уже бродил по литературным гостиным и мастерским художников, собирая вокруг себя как одарённых, так и малоодарённых стихотворцев, узревших в новых веяньях возможность «пробиться», «выйти в люди» и «сорвать банк». Вот как об этом времени вспоминает Ю. Поляков: «Уже набирала силу и поэзия, строившаяся на уклонении от “совка”, молчаливом неприятии советских мифологем, а то и на зашифрованном, убранном в подтекст их осмеянии. Из этого направления потом вырос, вырвавшись из-под цензуры, литературный соц-арт, именуемый почему-то “концептуализмом”».

Из андеграунда в мейнстрим начали перемещаться и поэты группы «Московское время», хорошие, разные… Сергей Гандлевский, Бахыт Кенжеев, Александр Сопровский… Они тоже родились в 50-х, но пришли в литературу с другим опытом и другими жизненными установками. Позже Гандлевский скажет: «Речь идёт о категорическом неприятии советского режима: об убеждении, что объективной реальностью… жизнь не исчерпывается, потому что за ней стоит тайна… Мы любили литературную традицию и в то же время с подозрением относились к снобизму “хранителей ценностей” и “жрецов всего святого”».

Мне кажется, в этом обобщении есть доля позднего лукавства. «Категорическое неприятие», выразившееся в поступлении и затем учёбе в самом советском учебном заведении страны – МГУ, представляется мне несколько смешным. А что касается «тайны жизни», то за пределами «объективной реальности» в стихах того же Николая Дмитриева её ничуть не меньше.

Самым же громким явлением той поры, пожалуй, стала другая группа, с поспешной руки К. Кедрова несуразно названная «метаметафористами». Ровесник Юрия Полякова – Алексей Парщиков, прибывший в Москву с Украины, родившиеся на несколько лет раньше на Алтае – Иван Жданов и Александр Ерёменко. На мой взгляд, это были самые талантливые из «новобранцев» поколения, и они в целом достойно завершили формирование поэтической плеяды «родившихся в пятидесятых».

В последующем, правда, состоялось ещё несколько запоздалых поэтических «открытий» в этой генерации. Михаил Анищенко, ушедший в мир иной совсем недавно – ровно накануне своего признания и триумфа. Или, тоже ныне покойный петербуржец Геннадий Григорьев, которого суровый критик В. Топоров назвал «бесспорно лучшим поэтом своего поколения».

А если окинем взором всю огромную страну, то добавим к уже названным и Юрия Казарина из Екатеринбурга, и Юрия Кабанкова, и, наверно, при этом кого-нибудь обязательно забудем.