Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Традиционно считалось, что верность однажды выбранным убеждениям – это положительное свойство человеческой натуры. А те, кто меняет убеждения вместе со сменой начальства, всегда почитались людьми беспринципными, недостойными уважения. Юрий Поляков в своём романе изображает новый порядок вещей, который мы ещё стыдимся признать нормой, но который уже почти всех подчинил. И признание его нормой – это, по всей видимости, лишь вопрос времени. Да, на глазах одного поколения отступают традиционные моральные ценности. Но кто установил, что эти ценности должны вечно оставаться незыблемыми? Да, раньше считалось доблестью быть пусть бесполезным, пусть и не востребованным в силу своей природы, но неизменно «благородным», симпатичным пустоцветом Каракозиным, нежели всегда востребованным Волобуевым-Герке. Теперь будет считаться по-другому. Ничего особенного. Возможно, человечество преодолеет благородство в нынешнем его понимании точно так же, как в своё время преодолело матриархат. И то, что пока воспринимается как нечто отрицательное (не в жизни уже, а только у некоторых писателей!), завтра всеми будет признано как вполне положительное. Если бы кто-то 15–20 лет назад предположил, что партийные и советские номенклатурщики скоро навыпередки бросятся соревноваться, кто из них больший почитатель западных порядков, а их идеологическая обслуга шеренгою выстроится в храме, того бы, конечно, принудительно отправили лечиться. Однако теперь, когда именно так всё и есть, это редко кого уже удивляет. Больше того, под это подведена идейная база: человеку естественно менять взгляды, – то и дело приходится слышать от умных людей, – только негибкий умом обскурант, невзирая на реалии, может упорно стоять на своём.

Вот о чём уже не предупреждает нас, а прямо информирует роман Юрия Полякова. Да, мы переживаем смену моральных ценностей. И это нужно по крайней мере знать.

Но главный герой Полякова Олег Трудович – это вовсе не каракозинский тип. И кризис у него наступает совсем на другой почве. Вот он-то по-настоящему негибкий умом. Принципов он особенно не придерживался и раньше. Зато раньше и рассуждать не требовалось. И не поощрялось. Поэтому к концу века мы получили целое поколение людей, готовых исполнять, но не способных осмысливать, готовых идти куда им будет указано, хоть на очевидную собственную погибель, но не способных воспротивиться губительному указанию, восстать против него. Олег Трудович, смолоду занимающий вполне завидную нишу, в сорок с лишним лет неожиданно для себя оказывается ничем. Ещё более неожиданно для него видеть, как находит себя в новых условиях его жена, как легко, без проблем вписывается в новую жизнь его дочь, не обременённая инфантилизмом угара советской эпохи. Но Олегу Трудовичу выпадает-таки ещё один шанс. Его опять устраивают. Раньше его устраивал тесть, теперь его устраивает собственная дочь. Новая его ниша отвечает уже новому понятию «престижного»: она по сути лакейская, но зато доходная. И вот тут с ним происходит почти то же, что произошло с героем драйзеровской «Американской трагедии», только, естественно, с русскими современными особенностями. Это только по поговорке от добра добра не ищут. Но в жизни, едва встречается большее добро, его всегда предпочитают тому, что уже имеешь. Олегу Трудовичу выпадает вдруг настолько перспективный, с его точки зрения, шанс решительно переменить всю свою жизнь, что он уже не может не воспользоваться им. Его несёт. И он бежит. Причём убегает он не столько к своей очаровательной, безмерно богатой новой возлюбленной, которая, кстати, ровесница его дочери, не столько даже к беззаботной, благополучной жизни во дворце на Кипре, сколько от сложных проблем настоящего, которые требуют от него конкретных решений, инициативы, ответственности, на что он органически не способен. Но, оказывается, он и убежать не способен. Потому что это тоже решение, это тоже инициатива и, уж конечно, это немалая ответственность. Круг замыкается. И автор оставляет своего беглеца-«эскейпера» повисшим на пальцах на балконе буквально между небом и землёй. Между жизнью и смертью. Полякова не раз уже упрекали за столь странный финал. Но это блестящий финал на самом деле. «Эскейпер» не может погибнуть. Точно так же, как он не способен и жить. В этом романе не может быть ни трагичного конца, ни счастливого. Зато миллионам «эскейперов» есть теперь о чём подумать.

Александр Щипков

Здравый русский смысл, или православие по умолчанию

Интересно, все ли нынешние читатели Юрия Полякова помнят о том, что его «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба» когда-то проходили по разряду неподцензурной литературы?