Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Не только многозначность имён-кличек – во вкусе Полякова, но вообще словесные сдвиги, стыки и сколы. Как-то он объяснил (применительно к одному из своих героев), что такое жена-филолог: она чаще заглядывает в этимологический словарь Фасмера, чем в поваренную книгу. Автор, видимо, заглядывает и туда, и сюда. Прежде чем рассказать, как жарят грибы, он изучает «тихую охоту» в подмосковном Ельдигине, но меняет пару букв, представив нам почти неотличимое Елдугино, – именно с тем, чтобы убедить нас, будто это издевательская народная перелицовка неприличного слова. Какого именно – не говорит из политкорректности. Но уж отводит душу на названии фирмы, которую возглавляет его обуржуинившийся герой (не Трудович, другой): это название – «Сантехуют»… Клёво!

Но это – попутные забавы. Главный же филологический экзамен звучит так: «Как ты думаешь, “раб” и “холоп” – синонимы?»

Поляков сам профессиональный филолог. «С лингвистическим чутьём у него всё в порядке». Привожу одну из его блестящих формул: «Свободный человек с душой раба – жуткая вещь». Поворачиваю хрусталик: несвободный человек с вольной душой – кто? Да уж точно не холоп. А раб? Если и раб, то лукавый. Или усталый. От необходимости лукавить.

Многозначность фамилии героя, нацелившегося совершить побег от жены, подтверждается не столько в чужих постелях (герой, как и автор, сразу честно предупреждает, что мужчина и женщина, лежащие в одной постели, вряд ли сами понимают, о чём они думают), сколько в смене занятий, составивших его послужной список. На заре биографии – армия. Потом райком комсомола (заворготделом). Потом – по изгнании из райкома – космическая «шарашка» (лужение «Буранов», а точнее, обеспечение замкнутого биоцикла, то есть очищение мочи до полной дистиллированности, – вот что пригодилось при конверсии для разработки биотуалетов, но уже по изгнании из «шарашки»). Далее наш герой – сторож на автостоянке (отвешивает поклоны владельцу, человеку с огромным животом и усами, при лысине). Потом – по изгнании этим кавказски-темпераментным работодателем – челночные рейсы в Польшу (пока не раскурочили польские погранцы и не докурочили родные уголовники). И, наконец, банк! Охранная конспирация в котором столь серьёзна, что засекреченность «шараги» кажется детским лепетом.

Таков послужной список. Сюрреализм? Комедия переодеваний? Сон сумасшедшего?

Отнюдь. Нормальный путь человека в реальности, которая сама ежесекундно выворачивается непредсказуемо. Обкомовцы бегут в церковь со свечками. Райкомовцы поют антисоветские песни. Блюстители партийности упоённо читают самиздат. Бывший главный технолог химкомбината торгует в Лужниках колготками. Аспирантка подрабатывает на панели («учиться надо на что-то!»). Парторг Волобуев, покопавшись в родословной, берёт себе фамилию фон Герке. Спецназовец, участвовавший в 1993 году в штурме Белого дома (вывозил трупы), обиженный, что демократы не дали ему квартиру, идёт инкассатором в частный банк…

Тут наконец брезжит что-то фундаментально-устойчивое! «Те же самые ребята» (из Конторы Глубокого Бурения), которые охраняли членов Политбюро, теперь охраняют олигархов. Конечно, определённые физиономические сдвиги налицо: таких мордоворотов с бычьими шеями и золотыми цепями на шеях при советской власти не было видно. Тем интереснее контраст: боевитый малый, из тех, что в революцию разбивали иконы о головы новомучеников, теперь орёт в мегафон: «Позор подлому богоборческому режиму!»

Поляков влюблённо коллекционирует эти эквилибры:

– Довели вы страну, коммуняки проклятые, с вашей драной советской властью! – подначивает Лебензон.

– Здрасьте! – обижается Башмаков. – Это не моя бабушка, а твоя на Дону советскую власть устанавливала! Моя бабушка гусей под Егорьевском пасла…

Про устанавливавшего в Егорьевске советскую власть дедушку он благоразумно умалчивает.

Он-то, может, и умалчивает. Да Поляков не умалчивает! И выдаёт эти красно-белые балансы с весёлой злостью и отменным знанием дела.

Поскольку Лебензонова тётя – лицо явно еврейской национальности, этот вопрос тоже освещён у Полякова вполне амбивалентно. Но на данный момент существен эквилибр не национальный, а общественно-политический, и потому «напрашивается вопрос», на который явно напрашивается автор романа «Замыслил я побег…»:

– Ты за демократов али за патриотов?

Те и другие представлены на страницах романа в самых ярких и даже забубённых вариантах.

И те и другие тонко, но при полном чувстве меры осмеяны. Кажется, что демократ, орущий советской власти «Долой!», и коммунист, умоляющий бунтарей не разрушать то, что не они построили, должны ненавидеть и убивать друг друга, не разбираясь в нюансах. Однако выясняется, что по ходу самых кровавых столкновений перестройки в 1991 и 1993 годах ни один офицер не «шлёпнул» хоть какого-нибудь «самого завалящего демократа», а если и убивали, то – втёмную, и не из-за принципов, а по той биологически невменяемой причине, по которой в старой деревне шли стенка на стенку, улица на улицу и конец на конец.