Моя жизнь

Среди голосовавших за импичмент было и пять демократов. Четверо из них представляли консервативные избирательные округа, а пятый, по его собственным словам желавший проголосовать за вынесение мне порицания, поверил доводам о том, что голосование за импичмент — единственный способ осудить мое поведение. Среди республиканцев, голосовавших против импичмента, были Амо Хоктон из Нью-Йорка и Крис Шейс из Коннектикута — два наиболее прогрессивных и независимых республиканца в Палате представителей; Конни Морелла из Мэриленда, также представительница прогрессивной части республиканцев, чей округ дружно проголосовал за меня в 1996 году, а также два консерватора: Марк Саудер из Индианы и Питер Кинг из Нью-Йорка, отказавшиеся поддержать действия своего партийного руководства, которое решило превратить голосование по важному конституционному вопросу в проверку партийной лояльности.

Питер Кинг, вместе с которым я работал по проблемам Северной Ирландии, в течение нескольких недель подвергался огромному давлению, включая угрозы сделать его «политическим трупом», если он не проголосует за импичмент. В нескольких телевизионных интервью Кинг привел своим коллегам-республиканцам простой и убедительный аргумент: «Я голосую против импичмента потому, что, если бы президент Клинтон был республиканцем, а не демократом, вы тоже голосовали бы против». Республиканцы, выступавшие в тех же телевизионных программах, не нашлись, что на это ответить. Правые были уверены, что любого человека можно купить или сломать, и для этой их уверенности имелись некоторые основания, однако у Питера Кинга была ирландская душа: он любил поэзию Йейтса, не боялся сражаться за дело, казавшееся безнадежным, и не продавался.

Сторонники импичмента, по слухам, собирались для молитвы в офисе Делея, чтобы просить Господа поддержать их священную миссию, однако их подлинным мотивом были не соображения морали или уважение к законам, а борьба за власть. Ньют Гингрич выразил это одной короткой фразой: они делали это потому, «что имели возможность это делать». Основаниями для объявления мне импичмента явились вовсе не мои проступки: республиканцы и сами были не без греха, и информация об этом стала появляться без помощи подтасованных судебных дел и расследований независимых прокуроров. Дело также было не в том, лгал я или нет во время судебных слушаний: Ньют Гингрич, уличенный Комитетом по этике Палаты представителей во лжи на слушаниях о противозаконных акциях Комитета политических действий своей партии, отделался порицанием и штрафом, причем это решение приняли люди, только что проголосовавшие за мой импичмент. Кэтлин Уилли, которую Старр обеспечил защитой от судебного преследования в обмен на нужные ему показания, солгала, и ей вновь была предоставлена защита.

Сюзан Макдугал отказалась лгать — и ей было предъявлено обвинение. Когда ее примеру последовали Херби Бранскам и Роб Хилл, Старр выдвинул обвинения и против них. После того как отказался солгать Уэбб Хаббел, он трижды возбуждал иск против него, а потом и против его жены, адвоката и бухгалтера, — правда, впоследствии обвинения с этих троих ни в чем не повинных людей были сняты. Когда показания, которые дал против меня Дэвид Хейл, были опровергнуты, Старр позволял Хейлу менять их до тех пор, пока тот не предложил наконец такую версию, опровергнуть которую было просто невозможно. Бывший партнер Джима Макдугала и мой старый друг Стив Смит был готов пройти проверку на детекторе лжи, лишь бы доказать, что люди Старра заранее отпечатали заявление, которое пытались заставить его зачитать перед большим жюри, даже несмотря на его неоднократные утверждения о том, что это заявление было ложью. Наконец, сам Старр, давая показания под присягой, ни слова не сказал о том, что пытался заставить Монику Левински тайно записывать на диктофон свои разговоры с другими людьми.

Голосование в Палате представителей, кроме того, абсолютно не соответствовало исторически сложившемуся представлению о том, какие проступки и преступления могут служить причиной импичмента. Если бы в моем случае были использованы стандарты, по которым расследовалось дело «Уотергейт», ни о каком импичменте речь вообще бы не зашла.