Был ли хоть один из этих слухов правдивым, неизвестно, однако дядя действительно завещал ферму и страховку мисс Бойл. Вместо того чтобы все продать и вернуться в родной город, она продала лишь коров, которых дядя доил каждый божий день (в том числе и в последний день своей жизни) и снесла проржавевший хлев. Заплатила людям, чтобы те разбили ее луга на множество небольших пастбищ, обнесли каждое изгородью, оставив между ними узкие полоски ничейной земли, и установили новые распашные ворота. По утверждению отца Джой, «последним издевательством» стала шикарная медная табличка, которую мисс Бойл прикрутила к забору перед фермой. Табличка извещала посетителей о том, что они прибыли в «Луга обетованные». На следующей неделе в «Блэкхант газетт» появилось объявление, предлагавшее каждому желающему за «весьма разумную цену» держать своего быка на одном из маленьких пастбищ «Лугов обетованных».
Джой легко могла представить, с каким раздражением отец читал объявление маме. Однако, несмотря на свое негодование, многие фермеры, включая и отца, платили ту самую «разумную цену» и держали быков в «Лугах обетованных», поскольку это высвобождало бычьи пастбища для коров. Очень удачная идея, считала Джой: мисс Бойл оставалось только собирать плату да поддерживать в хорошем состоянии заборы и ворота, а фермеры платили лишь шестую часть от арендной стоимости целого пастбища – и получали в распоряжение целое пастбище на собственной ферме.
Впрочем, по словам отца, мисс Бойл жила «пышновато»; ей следовало вернуться в город, пусть бы там покупала себе всякие модные шляпки-одежки и не размахивала ежедневно перед фермерскими носами своими случайными деньжищами, будто заработала их собственными мозгами, а не получила в результате тяжкого труда и неуместной щедрости своего дяди! По мнению отца, все эти деньги следовало отдать миссионерам для обращения язычников, а «Луга обетованные» кто-нибудь (видимо, мужчина) должен был вновь превратить в настоящую ферму, потому что нехорошо старой деве «неделями напролет принимать у себя мужчин».
Джой ждала нерегулярных визитов мисс Бойл с нетерпением. Та приезжала к родителям за арендной платой без предупреждения, всегда в разные дни и в разное время – и обязательно привозила с собой историю о ком-нибудь. Мисс Бойл, похоже, забывала о Божьих правилах насчет ругательств, богохульства, спиртного и женской скромности {белый носовой платок, сложенный аккуратным квадратиком} – даже при отце. Ну и конечно, когда мисс Бойл ругалась, богохульствовала или говорила что-нибудь неподобающее, отец лишь улыбался, шутил и был милым, как лимонный пирог с меренгой.
Если мисс Бойл не приносила полбутылки красного вина («Приговорим вместе, да, Гвенни?»), то довольствовалась чашкой чая и кусочком печенья с изюмом. Усаживалась на мягкий отцовский стул за ламинированным столом и начинала рассказывать очередную байку: о некой женщине, чьи волосы приобрели «чертовски зеленый оттенок», хотя та просила парикмахера сделать из нее блондинку; или о том, как такой-то потерял бумажник с кучей денег, предназначенных для подарка сыну на совершеннолетие («ну, так он сам утверждает, но мы-то знаем, правда, Джордж, где этот скользкий ублюдок провел день?»); или о том, как чей-то там внук попал в аварию – въехал, понимаешь ли, в дерево на Риппл-крик-роуд, даже вину свалить не на кого, а вонючие страховщики отказались платить бедолаге – мол, он был без очков. «Мне вот что интересно, откуда страховщикам знать, надел он свои треклятые очки или нет? Ниоткуда, правильно? Ну ладно, будем честны, вряд ли надел, – мисс Бойл фыркала от смеха, – потому как он считает, что в таких телескопах ему ни одной девчонки не подцепить. Не очки, а молочные бутылки, ей-богу! Но страховщикам-то откуда знать, а? Кстати, о бутылках: кто поможет мне прикончить вот эту?» И мисс Бойл весело махала винной бутылкой.
Мамины брови с началом рассказа взлетали на лоб, да там и приклеивались; на лице застывала улыбка, а в конце каждой сплетни она роняла «А-а-ха», что мисс Бойл, видимо, должна была принять за смех. Джой все истории мисс Бойл казались смешными, пусть даже рассказчица беспрестанно ругалась и богохульствовала.
Родители, конечно, вежливо отказывались от вина, ведь оно было дьявольским искушением. «Ой, сегодня нет, спасибо, мисс Бойл, – они называли ее только так, никогда по имени; наверное, для напоминания о том, что ей следовало выйти замуж, следовало стать нормальной, как все, следовало вернуться на родину и кануть в забвение, – мы только недавно съели большой десерт»; «Ой, у меня что-то нехорошо в животе после жаркого»; «Мы сейчас поедем в город, но вы пейте, мисс Бойл».
Мисс Бойл улыбалась и протягивала бутылку маме. Той ничего не оставалось, кроме как вежливо подливать вина землевладелице, дающей приют их быку. Отец, тоже вежливо улыбаясь, громко размешивал чай в чашке.