Молчи или умри

Летний день клонился к закату, когда Коев вышел из «Лады». Первое, что он увидел, — огромную толпу, запрудившую двор. Обнажив головы, люди стояли группками под лозой, увешанной крупными гроздьями. Прислоненная к крыльцу, алела крышка гроба. Коев почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Вот и все. Один только дощатый гроб. Последнее прибежище Старого. Мать, вся в черном, прижалась к нему и зашлась в беззвучных рыданиях. Ох, Марин, Марин… нет больше твоего отца, Марин!.. Кровь запульсировала в висках. Глаза застлало пеленой… Он не ожидал скоропостижного конца Старого. Марин, поддерживая мать под руку, поднялся на крыльцо. В нос ему ударил терпкий запах цветов, воска и еще бог знает чего, связанного со смертью. У него закружилась голова, и он оперся на стену. Вот что осталось от отца. Ничего более. Он всматривался в заострившиеся нос и подбородок, откинутую голову. Ни с того ни с сего в памяти всплыло поверье, будто стоит кошке перескочить через труп, как он обернется вампиром. В голову полезла всякая чертовщина — оборотни, самовилы, дьяволы. Марин даже устыдился, словно старый мог подслушать его мысли. Сам он терпеть не мог и не позволял никому говорить о подобном вздоре. Взор заволокли слезы. Выбрался бы пораньше, застал бы отца в живых, клял себя Марин. Так ли уж важен для него выбор в руководство? В горле засел комок. Мог, мог, но не сделал, а теперь уже поздно… Тем и ужасна смерть. Захочешь еще разок увидеть человека, поговорить с ним о том о сем, а его уже нет в живых. Хоть головой об стенку бейся, по-звериному вой, рубаху на теле в клочья раздери, все напрасно, ничего не вернешь. Ушел человек, уснул вечным сном… Марин Коев не впервые испытывал сознание непоправимости случившегося. Он похоронил дедов и бабок, своих теток и дядьев, близких и знакомых. Они покидали этот мир, унося с собой накопленное за годы жизни: мысли, чувства, мудрость, житейский опыт… Пока были живы, Коеву все недосуг было приехать. Но стоило кому-то сойти в могилу, как он осознавал неотвратимость случившегося, принимался себя казнить, что не удосужился узнать нечто важное для себя. Ибо каждый человек — неповторимая вселенная, болью отзывались в нем невосполнимые утраты…

Директор отнюдь не случайно поинтересовался Старым — разыгравшаяся в последние годы драма — тягостная, мучительная и неясная — унесла в могилу и Старого, и его жену… Милен был соседом бай Ивана, сызмала знал его, почитал как отца родного. Не будь этого старого учителя, с которым он обо всем советовался и которого во всем слушался, судьба Милена могла бы быть иной. Рано осиротевший и выросший в семье старшего брата, терпевшей и холод и голод, он не поддался соблазну вырядиться в форму бранника или приколоть к лацкану легионерский^[2]

значок, хотя это сулило стипендию и множество всяческих привилегий. Старый внушил ему, что человек должен рассчитывать единственно на собственные силы, всегда оставаться честным и неподкупным — что бы с ним ни случилось и какие бы на его долю не выпали страдания. С той поры примером Милену были Левский^[3] и Ленин. И хотя по малолетству он не смог уйти в партизаны, в день Великих событий

^[4] Милен ни на шаг не отставал от ребят постарше; позднее включился он в ряды новой революционной молодежной организации, а со временем вырос в одного из руководителей окружного масштаба.

«Как могло такое случиться?» — терзался Коев. Поглощенный повседневными заботами, он сначала не обратил внимания на слухи, что Старым-де заинтересовались следственные органы. Что там было расследовать? Его отец был кристально чистым коммунистом. Участник Сентябрьского восстания^[5], он всю жизнь подвергался гонениям, угрозам, арестам. Невозможно, чудовищно! Либо же это попытка запятнать его имя, возвести поклеп, либо досадная ошибка. Разве можно оклеветать Старого?! Оказалось, что можно. Будто бы в тогдашние, фашистские времена Старый надумал сделаться старостой. Марин Коев как-то завернул в городок, порасспросил отца насчет людских толков, однако тот упорно отмалчивался: молва, мол, она на длинных ногах ходит, чему быть, того не миновать… Уже позднее, в Софии, Коев получил письмо от матери. Тон его был сумбурным, она ничего не поясняла, однако же просила заступиться за отца, пустить в ход свои связи в верхах, достучаться в нужную дверь. Коев раздраженно подумал, что раз до сих пор ни разу не прибегнул к протекции, то не станет унижаться и на сей раз. Он презирал само слово «связи», часто выступал против семейственности, круговой поруки, беспринципности. Так неужто он станет просить влиятельное лицо заступиться за Старого? Ведь стоит отцу прознать об этом, как он…

С матерью Марин не стал делиться своими сомнениями, но все же посоветовал обратиться в Ревизионную комиссию Центрального Комитета в Софии. Так и поступили. Соответствующая инстанция подтвердила правильность решения партийного комитета. Старого исключили из партии…