Молодой Верди. Рождение оперы

Это была неожиданность и пренеприятная! Композитор, как можно спокойнее, велел ему ехать дальше. Кучер оказался упрямым. Он не поддавался уговорам и на угрозы отвечал шутками. Он никого не боялся. Ему надоело колесить по городу. Он хотел спать. И он упорно твердил одно:

Слезайте, синьоры, приехали!

Композитор был вне себя. Он был готов убить негодяя. Маргерита старалась его успокоить. Она уверяла, что пешком они гораздо скорее найдут пристанище, что пройтись по городу очень приятно, что освещенный a giorno Милан очень красив. Веттурино уехал. Они остались стоять посреди улицы. В руках у них был тяжелый дорожный баул, и они не знали, куда им идти. Мимо них проходили толпы гуляющих. Народ любовался иллюминацией. На крышах домов были расставлены круглые железные плошки, в которых горела смесь сала со скипидаром. Огненные язычки гирляндами обегали крыши и карнизы. В чугунные кронштейны на фасаде палаццо Борромео были вставлены смоляные факелы. Они горели высоким красным пламенем, и ветер разбрызгивал пламя золотыми искрами. Высоко над городом вырисовывались причудливые контуры собора, точно вычерченные в небе тысячами лампионов. В доме на углу площади Борромео и улицы Сан Мурицио все карнизы и колонны, и фриз были увиты сотнями бумажных фонариков — светлых, как серебро. На другом углу было кафе. Часть столиков была выставлена на улицу и на каждом столике горели свечи под пестрыми колпачками. Это выглядело весело и нарядно.

Маргерита не знала, куда смотреть, так нравилось ей все это. Она все время повторяла: «Как красиво, как красиво!» И у нее блестели глаза и, казалось, она вот-вот захлопает в ладоши. Она взяла его под руку и сказала: «Пойдем сюда!» — точно имела определенную цель.

Они пошли вниз по улице Сан Мурицио. Навстречу им попалась группа молодежи, вероятно, студенты. Они несли бумажные фонарики на высоких шестах и громко пели. И тут они в первый раз услышали слово «амнистия». Но они не знали, кому она объявлена, эта неожиданная амнистия, и пока они терялись в догадках, группа молодежи уже прошла мимо. Композитор обернулся и посмотрел им вслед, и как раз в эту минуту один из юношей тоже обернулся и помахал рукой, и закричал:

— Радость, радость!

Они вышли на улицу, пересекавшую Сан Мурицио, и Маргерита не выдержала и на самом деле захлопала в ладоши:

— Смотри, смотри, какая прелесть!

Улица была обсажена акациями, они были подстрижены в виде шаров и тоже украшены гирляндами разноцветных фонариков. На фонариках были рисунки, сделанные тушью, — хороводы смешных танцующих фигурок: Арлекины, Пьеро, Коломбины, персонажи в треуголках и плащах, как на картинах венецианца Лонги. Маргерита стала обходить деревья, рассматривая фонарики. И вдруг она опять закричала:

— Смотри, смотри! Ты знаешь, что это за улица?

Рукой она указывала на дощечку, прибитую к дому.

И он увидел, что улица была Санта Марта и здесь жил профессор Селетти, милейший профессор Селетти, учитель гимназии, старый друг, заботливый и гостеприимный. Как он раньше не подумал о нем?

— Вот видишь, — сказала Маргерита, — я так и знала, что, идя пешком, мы скорее найдем пристанище на ночь.

Он не мог простить себе, что раньше не вспомнил о Селетти. Ну как это случилось, что он не подумал о нем?

Они ускорили шаг и мимо круглых шапок деревьев с веселыми бумажными фонариками дошли до дверей дома Селетти и поднялись две ступеньки вверх. Он взял в руку знакомую дверную колотушку — бронзовую голову собаки — и громко постучал. И потом испугался, что профессор и его жена спят, и они своим приходом наделают переполох, но Маргерита сказала:

— Нет, нет, они не спят, все окна освещены.

И действительно, они не спали, потому что никто не спал в Милане в эту ночь, и им открыли, и — ах! — удивление, приветствия, восклицания:

— Боже мой, маэстро! Маэстро! И синьора Маргерита! Откуда? Боже мой, ночью, пешком? Как же так? Дорогой маэстро, дорогая синьора Маргерита!

И вверх по лестнице, по славной, до блеска натертой лестнице со знакомой красной дорожкой в столовую, где пахнет чем-то вкусным, чем-то праздничным, кофе и ванилью, и мускатным орехом, и где сидят гости, незнакомые, но приветливые, и над столом лампа под фарфоровым колпаком, и круг мягкого света на белой скатерти, и вино в бокалах, и синьора Селетти хлопочет:

— Нет, нет, не задерживайте их, им надо отдохнуть и выспаться с дороги, такая дорога, ужас, ужас! Бедняжки, идемте, идемте, я вас провожу!

И наконец одни в просторной чистой комнате, и теплая вода в кувшине, и в кровати упругий мягкий матрац, набитый шерстью, и свежие льняные простыни, от которых пахнет лавандой и мятой, и счастье вытянуться и повернуться на бок, и опять на спину, и расправить усталое тело и не успел подумать — какое счастье! — потому, что сразу же головокружительный полет, безудержный провал в бездонную блаженную тишину.