Молодые львы

Поднимитесь, дети мои, поднимитесь со дна пролива, стряхните с себя обломки затонувших кораблей, вырвитесь из джунглей донных папоротников, омойте себя в теплом течении. И хотя сражаемся мы с мясниками, не допустим, чтобы и наши руки по локоть обагрились кровью. Постараемся превращать наших врагов не в бесплотных духов, а в наших братьев. Если в наших руках меч Господень, как мы похваляемся, давайте вспомним, что это благородная сталь, и не позволим этому мечу обратиться в руках англичан в кровавый мясницкий нож.

Старик вздохнул, по его телу пробежала дрожь, порыв ветра шевельнул длинные седые волосы. Рассеянным взглядом он окинул прихожан, словно, уйдя в старческие раздумья, уже и забыл об их присутствии. Потом он мягко улыбнулся полупустым рядам.

Вместе с паствой священник прочитал молитву, пропел завершающий псалом, но Ной его уже не слушал. Слова священника дошли до его сердца, он испытывал трепетную нежность к этому старику, к людям вокруг него, к солдатам, сжимающим в руках оружие по эту и ту стороны пролива, ко всему живущему и обреченному на смерть. В душе Ноя проснулась надежда. Логика не позволяла ему согласиться со словами, произнесенными стариком. Нацеленный на убийство, сам являющийся мишенью для врага, понимая беспредметность разговора о причинах войны, в которой он участвовал, Ной чувствовал, что, идя в атаку, практически невозможно придерживаться строгих христианских норм – такая попытка слишком уж тяжелой ношей ляжет на плечи, даст врагу немалую фору, и в какой-то день фора эта будет стоить жизни самому Ною.

И все-таки проповедь старого священника вселила в него надежду. Если в разгар войны здесь, где только что рассеялся дым от разрывов посланных сюда семи снарядов, в церкви с разбитыми стеклами, со стенами, посеченными осколками, среди раненых солдат и горожан, потерявших своих близких или лишившихся крова, нашелся человек, который мог так страстно взывать к братству и состраданию, говорить об этом открыто, не боясь кары, значит, у мира еще остается шанс на спасение. Ной знал, что по ту сторону Ла-Манша никто не решился бы произнести такие вот слова, а потому именно там, на другой стороне пролива, находятся люди, которым в конце концов придется признать свое поражение. Мир достанется не им, а тем людям, которые сейчас, кивая головами, сидят в этой церкви перед старым священником. «И до тех пор, – думал Ной, – пока в этом мире будут слышны такие вот голоса, суровые, отвергающие общепринятую логику, переполненные любовью, мой ребенок сможет спокойно смотреть в будущее…»

– Аминь, – подвел черту священник.

– Аминь, – хором откликнулись прихожане.

Ной встал, медленным шагом направился к выходу. Он остановился у двери. На лужайке какой-то ребенок натягивал тетиву лука, целясь в бетонную пирамиду. Он выстрелил, но не попал, подобрал стрелу и прицелился вновь.

Священник подошел к двери, встал у порога, на прощание пожимая руку прихожанам, спешившим к воскресному обеду, приготовленному из полученных по карточкам продуктов. Ветер трепал его седые волосы. Ной видел, что у священника сильно трясутся руки. Он выглядел таким старым и тщедушным.

Ной подождал, пока разойдутся прихожане. А когда священник уже собрался вернуться в церковь, шагнул к нему.

– Сэр, – начал он, еще не зная, что он хочет сказать, не в силах выразить словами чувства благодарности и надежды, которые он испытывал. – Сэр, я… я хотел подождать… Мне очень жаль, что я не могу объяснить… большое вам спасибо…

Старик пристально посмотрел на Ноя. У него были темные, окруженные сеткой морщин, проницательные и скорбные глаза. Он медленно кивнул и пожал руку Ноя своей сухой, хрупкой до прозрачности рукой.

– Хорошо. И вам спасибо. Я ведь и обращался к вам, молодым, потому что именно вы должны принимать решения… Благодарю вас. – Он всмотрелся в форму Ноя. – Вы… э… канадец?

Ной не мог не улыбнуться.

– Нет, сэр. Американец.

– Американец. Ага. – На лице священника отразилось недоумение. – Да, конечно.

По мнению Ноя, старик не вполне усвоил то, что Америка вступила в войну. Видимо, ему говорили об этом десятки раз, но потом он все забывал, а в формах армий союзников, конечно же, разобраться не мог.

– Добро пожаловать к нам, да, добро пожаловать. – Он бросил быстрый взгляд на разбитые окна церкви. – Надо бы вставить новые стекла. Внутри ужасный сквозняк.

– Нет, сэр. – Ной вновь улыбнулся. – Я не заметил.

– Спасибо на добром слове. Спасибо. Америка? – В голосе священника снова послышалось недоумение. – Да благословит тебя Господь, сын мой, и да позволит Он тебе вернуться домой к своим близким, когда закончатся те страшные дни, что ждут нас впереди. – Он уже направился было к двери, но остановился, повернулся и вперился в Ноя суровым взглядом. – Скажи мне правду, сын мой. – Голос его ожил, такой голос мог принадлежать молодому, энергичному, полному сил мужчине. – Скажи мне, ты считаешь, что я старый, болтливый дурак? – Священник с неожиданной силой сжал руки Ноя.

– Нет, сэр, – мягко ответил Ной. – Я считаю, что вы великий человек.