Молодые львы

Город уже проснулся. Две пожилые дамы, в шляпках с черными перьями и с молитвенниками в обтянутых ажурными перчатками руках, величественно плыли к церкви. Высокий лейтенант с перевязанной рукой, одетый в форму английских коммандос, прокатил мимо на велосипеде. Крохотная девчушка в нарядном платье, шествующая вместе с тетей в церковь, обратилась к Ною с традиционной просьбой английских детишек: «Есть жвачка, приятель?»

– Гарриет! – холодно одернула ее тетушка.

Ной улыбнулся и покачал головой. Светловолосое создание потянули на встречу со слугой Божьим.

Целая семья выплеснулась на улицу из высокой черной двери: отец, мать и выводок детей от четырех до шести лет. Отец держал за руку самого младшего. Круглый животик папаши туго обтягивал пиджак из тонкого сукна, на лице под старой, но безукоризненно вычищенной шляпой читались сонливость и самодовольство. Мать шла сзади, словно шотландская овчарка, оберегая стайку детей, не позволяя им сбиться с пути, ведущего к храму.

Очень красивая молодая женщина с голыми ногами и в пальто свободного покроя рассеянно обогнула семейную процессию, на ходу читая «Санди таймс».

По другой стороне улицы под руку с женой чинно вышагивал английский сержант с типичным для английского сержанта лицом, холодным, сдержанным, закаменевшим от сознания собственной значимости. Ной отметил молодость его жены и ее стремление жить в полном соответствии с нормами воинского устава, исповедуемыми ее мужем. Но всякий раз, когда она отворачивалась от мужа, ее лицо освещала лучезарная улыбка, и от этой милой улыбки она превращалась в маленькую девочку с ленточками в косичках, которая, сидя на лохматом пони, волею случая затесалась в колонну бронеавтомобилей.

– Доброе утро, доброе утро, – здоровались друг с другом жители Дувра, встречаясь на разбитых снарядами улицах. – Прекрасный день, не правда ли? Я слышала, снаряд вновь угодил в рыбный рынок бедной миссис Финчли. Как здорово, что ваш Альберт проведет этот уик-энд дома. Как хорошо, что туман наконец-то рассеялся. Сегодня можно увидеть Францию. После обеда мы собираемся подняться на гору и посмотреть на нее. Да, я получила письмо от Сидни. У него все хорошо, благодарю вас, очень хорошо. Три недели назад с раны сняли последние швы. На долечивание его отправляют в Калькутту… На этот уик-энд к моей Роберте снова приехал ее американский сержант. Привез большую банку чудесного американского фруктового салата и блок «Честерфилда». Милый, очень милый юноша. Он говорит, что разрешение на брак придет в течение месяца, вы же знаете, какие в армии бюрократы. Они поженятся здесь, если успеют до высадки. Я уже переговорила с преподобным Редвайном. Доброе утро, доброе утро, доброе утро…

Ной остановился перед приземистой каменной церковью с тяжелой квадратной колокольней. Выглядела церковь так, словно посещавшие ее прихожане обращались к грозному Богу из Ветхого Завета, который твердо, сурово и непреклонно требовал выполнения установленных Им законов от многих поколений верующих, проживающих по эту сторону Ла-Манша, Богу побережья и скал, Богу ледяной воды и штормов, Богу, привыкшему карать и не склонному к милосердию. На лужайке перед церковью темнел вход в бомбоубежище, позади дома викария тянулись спирали колючей проволоки, на краю лужайки высились железобетонные противотанковые пирамиды. Церковь готовилась остановить немцев, которые так и не решились подняться на обрыв, хотя еще в 1940 году громогласно обещали вторгнуться в Англию.

Служба уже началась. Под аккомпанемент органа прихожане пели псалом. Высокие голоса женщин и детей, вырываясь из-под серых каменных сводов, казались на фоне рокота органа и мужских басов на удивление нежными и игривыми. Повинуясь порыву, Ной вошел в церковь.

Он сел на одну из свободных дубовых скамей в дальних рядах, немногочисленные прихожане расположились поближе к алтарю. Многие окна были выбиты. Некоторые забили фанерой, в других из тяжелых свинцовых рам торчали осколки. Ветер с пролива, насыщенный солью, свободно гулял по церкви, шевеля вуали женщин, перелистывая страницы Библии, играя длинными прядями волос священника, который мечтательно покачивался на каблуках в такт мелодии псалма. Восковым, иссушенным лицом и развевающимися седыми волосами он походил на средневекового музыканта или астронома, слишком увлеченного нотами или звездами, а потому забывающего сходить к цирюльнику.

Ной никогда не был в синагоге. Напыщенные манеры отца, его бесконечное цитирование священных книг с раннего возраста отвратили Ноя от Бога. И в армии он ни разу не разговаривал со священником, христианским или иудейским. Не нравились ему их грубоватое добродушие, чрезмерная сердечность, воинственность и приземленность. Слишком уж они напоминали отцов-командиров, и Ною не хотелось обращаться к ним за душевным утешением. Он пребывал в убеждении, что, обратись он к кому-нибудь из них со словами «Святой отец, я согрешил» или «Я боюсь ада», его похлопали бы по спине, процитировали параграф устава и отправили чистить винтовку.