Молодые львы

Когда он наконец добрался до того места, где на спине, раскинув руки, лежал Бер, мужчина, которого преследовал Кристиан, уже добрался до велосипеда, вскочил на него и вместе с другим французом помчался по темной дороге. Кристиан выстрелил в последний раз. Должно быть, пуля пролетела совсем близко от убийцы, потому что висевшие на руле его велосипеда сапоги свалились на землю. Наверное, французы испугались пули, едва не попавшей в одного из них, но не остановились. Наоборот, налегли на педали, пригнувшись к рулям. А ночь все решительнее окутывала тьмой и дорогу, и светлый песок пляжа, и ряды колючей проволоки, и таблички с желтым черепом и надписью под ним: «Осторожно, мины!»

Только тогда Кристиан посмотрел на своего друга.

Бер уставился в небо, на его лице застыл ужас; кровь, вытекшая из шеи, рассеченной ножом француза, залила всю грудь. Это же невозможно, думал Кристиан, пять минут назад Бер спокойно сидел, надевал сапоги, рассуждал о будущем Германии, словно профессор политологии… Но англичанин, бросивший самолет в глубокое пике, и французский крестьянин-велосипедист с ножом за пазухой имели собственное представление о политике.

Кристиан огляделся. Пустынный берег, шепот мелкой волны, набегающей на песок. Внезапно Кристиана поразила дикая мысль: а ведь можно было что-то сделать, и если бы только он сумел найти единственно правильный ход, этих жутких пяти минут не было бы вовсе, самолет не спикировал бы на них, французы не появились бы на дороге, Бер сейчас поднимался бы с песка, здоровый, целый, невредимый, ожидая принятого Кристианом решения.

Кристиан покачал головой. Нелепо, подумал он. Эти пять минут уже в прошлом. Случай вновь показал свою слепоту. Остроглазый юнец, спешащий к вечерней кружке пива, которую он каждый вечер выпивал в каком-нибудь баре в Девоне, возвращаясь с патрулирования над Францией, заметил на берегу две крохотные фигурки; прокаленный солнцем французский крестьянин взмахнул ножом; и теперь судьба Германии будет решаться без Антона Бера, вдовца, воевавшего в Ростове, любителя долгих прогулок по берегу и философа.

Кристиан медленно наклонился. С трудом, хватая ртом воздух, стянул с ног друга сначала один сапог, потом второй. Мерзавцы, думал он, по крайней мере эти сапоги им не достались.

Затем с сапогами Бера в руках Кристиан двинулся по песку к дороге. Подобрал свои сапоги, брошенные французом, и, зажав все четыре сапога под мышкой раненой руки, босиком побрел к штабу батальона, от которого его отделяли пять километров.

На следующий день Кристиан присутствовал на похоронах Бера. Его раненая рука висела на перевязи и почти не болела. Рота вырядилась в парадную форму, все начистили сапоги, смазали винтовки. Капитан произнес речь.

– Я обещаю вам, – капитан расправил плечи, втянул животик, не обращая никакого внимания на зарядивший с утра дождь, – что этот солдат будет отомщен. – Голос у капитана был высокий, скрипучий. Большую часть времени он проводил в крестьянском доме, где поселился с толстомясой француженкой. В Нормандию капитан привез ее из Дижона, там раньше квартировала его часть. Француженка с отменным аппетитом ела пять раз в день, ссылаясь на то, что беременна.

– Отомщен, – повторил капитан. – Отомщен. – Вода с козырька лилась ему на нос. – Живущие здесь люди должны понять, что мы можем быть верными друзьями и безжалостными врагами, что жизнь каждого солдата бесценна как для меня, так и для нашего фюрера. Мы уже вышли на след убийцы…

Кристиан подумал об английском пилоте, который по случаю нелетной погоды, возможно, сидит сейчас в какой-нибудь таверне, греет в руках кружку с пивом и с присущим англичанам высокомерием, которое всегда так бесило Кристиана, смеясь, рассказывает своей девушке о том, как днем раньше он спикировал на двух босоногих гансов, решивших полюбоваться закатом.

– Мы покажем этим людям, – гремел капитан, – что за каждый акт вандализма им придется заплатить дорогую цену. Мы протянули руку дружбы, но если нам отвечают ударом ножа, мы знаем, чем за это отплатить. Сами по себе люди не становятся предателями и убийцами. Их науськивают на преступления те, кто прячется по другую сторону Ла-Манша. Раз за разом битые в сражениях, эти дикари, которые называют себя английскими и американскими солдатами, нанимают ублюдков, убивающих исподтишка, как взломщики и грабители. За всю историю войн, – голос капитана, несмотря на дождь, набирал силу, – ни одна страна не попирала законы человечности так самодовольно, как проделывают это наши враги. Они сбрасывают бомбы на невинных женщин и детей Германии, их европейские наемники под покровом ночи вонзают ножи в горло ее защитников. Но, – вскричал капитан, – ничего они этим не добьются! Ничего! Я знаю, какое воздействие окажет случившееся на меня и на любого немца. Мы только станем сильнее, у нас прибавится решимости, мы еще теснее сплотимся для того, чтобы дать врагу достойный отпор!